Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

СТАРЫЙ ХРАМ

Я сам в себя ушел, как в храм старинный, Заполненный гробницами царей. На алтарях задымлены картины, В светильниках – прогоркнувший елей. Но я люблю прошедшего руины, Когда меж них ликует соловей, Когда вокруг колышутся раины И сам я – старый вещий чародей. Я не горжусь уже собой, как прежде, Когда искал в священном храме Бога, Но я еще и в выцветшей одежде Не потерял космического слога, Не

потерял в развалинах надежды, Что дозмеится к Вечности дорога.

КРЕЗ

Пустынный на чужбине горный склон. Меж круглых камешков журчит ручей, Кораллом олеандров окаймлен. И трелит в них блаженно соловей. А на вершине жаркий ряд колонн, – Дорийский храм, теперь уже ничей, – Меж ними козы, слышен дальний звон – Да я, слагатель суетных речей. Где это? На картине Клод Лоррена, Иль на эстампах желтых Пиранези? Нет, – у меня в душе, когда на стены Своей тюрьмы гляжу я безнадежно, Не ожидая в жизни перемены, – И на соломе я богаче Креза.

КУК

Я в детстве географию любил Гораздо более других наук, И днем, и ночью на постели, плыл За тридевять земель, как храбрый Кук. Затем в набат я социальный бил, Заманивая в сети как паук, И яростно в душе своей сверлил, Чтоб Бога откопать из смертных мук. Теперь, уже впадая снова в детство, Стал на воздушной яхте, как Колумб, Крылить в страну межмирья и безлетства, С звезды к звезде среди алмазных клумб, Где в бесконечности, моем наследстве, Себе любой я волен выбрать румб.

ПСАЛМ

Куда б ни плыли мы через туман, Я не дрожу, как трепетная лань: Незримая божественная длань Ведет меня чрез звездный океан. Сирена не гудит, когда тартан Я вижу крылья, выплывших на брань Сквозь отмели и скал угрюмых грань, – И я пою торжественный пеан. Я неразлучен ныне с Божеством, Как Моисей в зыбящейся пустыне: Бог управляет кормовым веслом, Ведя корабль к безбрежности вершинной, И воскресают под моим пером Моей души забытые святыни.

ИГРЫ

Зелень в парке – прямо из тубетки, Зеленей болотного салата. С пистолетами крадутся детки, Всё – индейцы, лютые пираты. Джунгля всюду. Ни к чему отметки, Школы, проповеди для солдата! Паруса важней, капканы, сетки: Следопыты – все в саду ребята. Это только взрослые мессии Думают об исправленьи мира, Распевая в храмах литании. Игры детские – прыжки сатира, Голоса они лесной стихии, Продолженье творческого пира.

ВЛЮБЛЕННЫЙ

Влюбленным в мир,

хочу уйти я к Богу, В тебя влюбленным, как больной эфеб, Уйти с волненьем в дальнюю дорогу, Где лучезарный проезжает Феб. Что в том, что желчь сосал я понемногу И горек был познанья черствый хлеб, Что от острога я плелся к острогу И тот же всюду находил вертеп? Всё искупало творческое слово, Всё искупала в мире красота, Хотя тоска по ней – как путь терновый, И нам видна она лишь со креста. Несовершенен мир Твой, Иегова, Для нас – поэтов, вследников Христа.

ПРИВЕТ

Среди домов – чугунные ворота. Войди! Там липовая есть аллея, Ромашки вдоль нее цветут без счета, И тополи на страже зеленеют. И все они приветствуют за что­то Тебя вошедшего – как иерея, И требуют подробного отчета, О зимнем расставаньи сожалея. Зеленая зыбящаяся братья, Я не забыл о вас, но под дождем Не мог я броситься в тенистые объятья. Теперь мы вновь совместно заживем, Избавившись от зимнего ненастья, – И с вами вновь врасту я в Отчий дом.

ПОЛДЕНЬ

Жарко. Небо – раскаленный кубок, Небо – гармонический орган. Всюду тысячи червонных трубок, Световой торжественный пеан. Крыльев белых хочется голубок, Чтоб оставить жалкий балаган, Где – меж клоунов, наездниц грубых – В цирковой стучу я барабан. Жаворонок из понтийской степи Я, попавшийся судьбе в силок: Не стряхнуть заржавленные цепи, Только глубже в недра тянет блок... А давно уж петуха Асклепий Взял с меня за Вечности цветок.

ЗЕМЛЯ

Для обитателей другой планеты Земля – алмазный в синеве цветок, Лучами солнца красного согретый. И хочется им навести мосток, Чтоб разглядеть вблизи цветочек этот, Лазоревый безбрежности мирок, Осуществляющий мечту поэта, – И к Богу ближе стать, хоть на шажок. Не стройте вы моста: здесь наяву Живут чудовища слепые всюду, Что никакому уж не верят божеству, Что никакому не дивятся чуду. Здесь я в пещере сумрачной живу, В идей обглоданных зарывшись груду.

ЭТЮД

Тысячелистник, молочай, чабрец У берега засохшего ручья. Отара тощих стриженных овец. И на коне лохматом где­то я, В степи таврической. Совсем юнец. Ливрея мне не подошла ничья: Лишь собственный я был всегда певец, Стоящий в самом центре бытия. Коня и след простыл. Степь далеко. Тысячелистник только за окном – Сожженный солнцем – отыскать легко Над ручейком с заросшим тиной дном. И Смерть со смехом шепчет на ушко, Что я горбатый на чужбине гном.