Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 1

Гейнцельман Анатолий Соломонович

ОГРАНИЧЕНИЕ

Страшусь я черных крыльев ночи, Когда – как шелковый брокат – Они из звездных средоточий Спускаются, закрыв закат. Конца не видно. Меры нет. Нули, нули, нули повсюду, И молится немому чуду Слепой безбрежности поэт. Нет, не постигнет инфузория Чудовищной миров истории, Безбрежности немого зева, Где Ночь на троне Королева. Нужны мне шоры, нужен день, Сверкающий лучистый Феб, Нужна мне собственная тень, И свежевыпеченный хлеб. И тесность келий моей, И плещущий у ног ручей. Цветы нужны мне, мотыльки, Пустынь зыбучие пески, И отраженное в волнах Лицо в сребристых сединах. Улыбка

мне нужна твоя, – Священный символ бытия.

ГОЛУБОЙ ЭТЮД

Ты слышишь ли, как дышит море Взволнованно у черных скал? Нет величавее историй – Сверкающих морских зеркал. В них отражается всё небо, Все звезды, солнце, облака, И нет духовней в мире хлеба, Нет благотворней молока – Того, что моря грудь дает нам, Как нежно любящая мать, Когда по голубым полотнам Мы ищем Божию печать. Прислушайся, оно бушует, Вздымаясь, как титана грудь, Литаврами оно ликует, Как будто в бушеваньи – суть Всего лазурного творенья. Гигантские по нем плуги Проходят каждое мгновенье, Но отпечатка нет ноги Ничьей на зыбком изумруде, Христовой даже – след простыл, Хождения по водам чудо Рыбак убогий позабыл. Всё – блеск, всё – блики Божьей кисти, Всё в белоснежных кружевах, И чайки реют без корысти, Купаясь в голубых волнах.

ОВИДИЙ

Бычки и крабы. Грозди синих мидий. Медузы мертвые меж водорослей. Таков печальный берег, где Овидий Когда­то умер меж овечьих яслей... На черноморское златое солнце Дивился я сквозь сеть крестовика, И веровал в суровый край на Понте, Клонясь в степи, как стебель колоска. Вокруг – чернея – искрились болота, Шуршали палашами камыши, И квакали лягушки сонно что­то Мне о прекрасной дочери паши, Плененной в круглой башне Аккермана, Но черепашек я любил и змей, Квакушек, обитательниц лимана, – И не было в душе стремленья к ней. Через лиман белел Овидиополь, И знал я, почему он назван так, Но не сиял над городком Акрополь, Пленительней казался буерак... Теперь в изгнании, в стране поэта, Творца чарующих Метаморфоз, На самом краешке я вижу света – С телегами на барже перевоз, И городишко, где поэт великий В безвестнейшей из всех лежит могил. Костры цыган я вижу, пляс и крики И под горой смердящий вязкий ил. И в омуте – бычков и клешни крабов, Влачащихся бочком, кружась по дну, И сам себя – в патриархальном Шабо, Встречающим прелестницу весну. И в тоге выцветшей стоит Овидий Вблизи – и грустно смотрит на меня: – Тебя еще не гонят Немезиды Пучками змей шипящих и огня. Понтийские тебе в забаву рыбы И чудеса морских метаморфоз, Но будешь ты в изгнании на дыбе Висеть, как я, – меж палатинских роз!

СУМЕРКИ

На площади, уже ушедшей в тень, Пасхальная свеча сияет Джотто. Вверху коралл, внизу сирень, Посередине белый лотос. Как пасха сырная, стоит крестильня, – Лиловая в малиновых тонах. Вверху фонарь блистает, как светильник, В оранжевых, пылающих лучах. Тимпан собора – золотое око С Христом, венчающим короной Мать, И Ангелы вокруг парят широко, На крыльях – радуги у них печать. Полипы улиц в сине­сизой дымке. Потоком грязным, мутным от дождя, Течет толпа, как в шапке­невидимке, По мановенью адского вождя. Их дребезжащие вокруг трамваи Развозят по окраин темным сотам. Автомобилей бельмоглазых стаи Бегут за Смертию за поворотом. Как много их, но как я одинок! Ни одного знакомого лица! Как будто я потерянный щенок Меж грешников у райского крыльца. Чужие мы, чужие все друг другу, Чужей, чем эта серенькая мышка, Чужей пчелы, жужжащей в ухо фугу: Как будто разделяет гроба крышка! Мой лучший друг вот эта башня Джотто, Горящая как розовый коралл. Ее зажег для одиноких кто­то, Кто горечь одиночества познал. Мой лучший друг кристалл крестильни, Ушедшей в мрак осенней ночи: Она, как бронзовый светильник, Ведет нас к духа средоточью. И

открывается опять дорога В планетный клир, откуда я пришел, И вижу я в твореньи – Бога, Наперекор жужжанью диких пчел.

ОТРАЖЕНИЯ

Стихотворения, как облака, Неясные имеют очертанья, Их пишет вдохновенная рука Сквозь расплывающиеся мечтанья. Слова – зеркальный пруд для естества, Виденье мимолетных настроений, В них отраженье видно Божества, Когда слагает их мятежный гений. Мы отражаем скорбный лик Творца В мелодиях своих несовершенных. У Бога нет единого лица: Он – вертикали символ неизменный, Он – облако, меняющее вмиг Лучистые в лазури очертанья, – Его нельзя познать из мертвых книг, Хотя бы и Священного Писанья.

ПРЕСТАВЛЕНИЕ

Нет никого счастливее меня, Живущего в стране полдневных грез: Со мною беспорочный Ангел дня, Нежней атласных у ручья берез. Он с первых дней земного искушенья Явился с чашей, присланный Отцом, И за грехи мои просил прощенья, Нередко с укоряющим лицом. Теперь давно мы поседели оба На тернием усеянном пути, Но счастлив я и на пороге гроба, Нам выше некуда вдвоем расти. Там звезды лишь, сплетенные в гирлянды, Там солнце на Эдема алтаре, Там паруса поющие и ванты – На Вечности алмазном корабле.

ЗОЛОТОЙ ЭСКИЗ

Как Византии древней иереи, Ряды платанов в золотом Дамаске, И я гляжу с воздушной галереи На эти заколдованные сказки. Чуть­чуть они, как паруса на реях, Дрожа, качаются от ветра ласки, И сизый дым кадильниц вдоль аллеи Походит на трагические маски. Кривое зеркало алмазной лужи Мутит купающийся воробей, Но золотые листья в ней не хуже Корон и барм прославленных царей, – А облик мой становится всё уже, Всё глубже исчезая меж теней. 1951

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Вне времени живу я, вне пространства, Твоей любовью и теченьем туч. Меня влечет лишь звездное убранство, И милый брат мне – златотканый луч. Устал я насмерть от юдольных странствий, От слез потока, что был так горюч. Я у фантазии одной в подданстве И творчеством космическим могуч. Как облако, я расплываюсь в небе, Хоть на земле невзрачная я тень. Никто не различит ее в Эребе, Когда не блещет изумрудный день. И я живу одним духовным хлебом, И верую в душистую сирень.

ЛАМПАДА

Жизнь человека – фитилек лампады, Мигающий в полночной темноте, Но мы в аду земном бываем рады Мерцать во мгле на кедровом кресте. Неразрешимые умом шарады На крестной мы решаем высоте, И слушаем рассказ Шехерезады, Давно ничьей не веруя мечте. Окна, разбитого порывом ветра, Достаточно лампаду загасить: Чуть потеряешь ощущенье света, Как обрывается навек сознанья нить, И погребает фитилек Деметра, Забывшая елея нам подлить.

ЗАМОЧНАЯ СКВАЖИНА

В обветренной, поросшей мхом стене, Бок о бок с церковью Святой Сабины, Есть скважина в замке на Авентине, Взгляни в нее: увидишь рай во сне. Там в голубой воздушной глубине – За кущей лавров – будто на картине – Гигантский купол мировой святыни, Буонарроти купол – весь в огне, Весь в ореоле радужном заката. И облачных архангелов венок, Как у Мелоццо с лютнями из злата, Над ним витает ярок и высок. И нет к земному бедствию возврата, И вдохновенный ты опять пророк!