Столетнее проклятие

Эйби Шэна

Авалон, однако, знала, что в душе он вовсе не бесстрастен — мысли его лучились таким безмерным счастьем, что у нее защемило сердце. Маркус протянул к ней руки, и Авалон шагнула к нему, встала рядом. Всего лишь несколько шажков, но сердце у нее колотилось так, словно она полдня бежала сломя голову. На плече Маркуса, прикрепленная серебряной брошью, зеленела сосновая ветка.

— Леди, сделала ли ты свой выбор?

Ровный голос Бальтазара прозвучал так ясно, что его было слышно во всех уголках зала. Авалон взглянула на мага.

— Да, — сказала

она.

Бальтазар чуть заметно кивнул и продолжал:

— Леди, я обязался беречь и защищать тебя и должен исполнить свое обязательство перед богом. Я могу вручить тебя лишь тому, кто достоин тебя, кто всегда будет надежен и верен. Тот ли это человек? — Бальтазар плавным жестом указал на замершего Маркуса.

— Да! — громко и ясно подтвердила Авалон.

Тогда Бальтазар взглянул на Маркуса.

— Тот ли ты человек, Кинкардин? Клянешься ли ты перед богом беречь и защищать эту женщину?

— О да, — ответил Маркус, и сердце Авалон затрепетало при звуке его низкого уверенного голоса.

Их все так же окружало живое людское море, колыхавшееся от затаенного радостного волнения.

— Господь все видит и все слышит, — звучно провозгласил Бальтазар. — Те, кто приходит к нему с чистым сердцем, достойны припасть к нему и преклонить колени перед его троном. Чисто ли твое сердце, леди? Искренно ли твое желание?

Строгий, неотступный взгляд его насквозь пронизал Авалон, проникая в самые потаенные уголки ее сердца. Если бы в ней осталась хоть тень сомнения, сейчас она не выстояла бы перед этим испытующим взглядом. Авалон, однако, не сомневалась в своем решении.

— Да! — ответила она громко.

— А твое? — обратился тот к Маркусу.

— О да! — повторил лэрд Кинкардин.

Волнение толпы все росло, становилось явственным, зримым. Десятки глаз были неотрывно устремлены на Авалон, десятки сердец бились в согласном ритме, с надеждой внимая таинству этой волшебной минуты.

— Перед лицом господа спрашиваю вас! — воскликнул Бальтазар, воздев руки. — Берешь ли ты этого мужчину в мужья?

— Да! — звонко ответила Авалон.

— Берешь ли ты эту женщину в жены?

— Да! — громко и веско ответил Маркус.

И в этот миг порыв морозного ветра распахнул входную дверь и ворвался в зал. Огонь в очаге опал, но тут же взметнулся с новой силой, ясно озарив лица собравшихся. Авалон подняла взгляд на Маркуса, и он взял ее за руку.

Бальтазар широко раскинул руки и вновь заговорил, перекрывая шум ветра и радостный гул толпы:

— Вот заключен союз этих любящих душ — перед вами и перед ликом господним! Да не посмеет никто оспорить истинность этого союза! Отныне они поправу — муж и жена!

Ликующий слитный крик взметнулся в зале, и ветер, словно вторя этому ликованию, швырнул в распахнутые двери искрящийся ворох снежинок. Невесомый снег осыпал радостные лица и таял, превращаясь в россыпи мерцающих капель.

Авалон, смеясь, подставила лицо пляшущим снежинкам. Маркус, вторя ее смеху, крепко и нежно взял ее за плечи и, притянув к себе, поцеловал.

Толпа разразилась оглушительными восторженными воплями.

Смех мешал им продлить поцелуй, и они, оторвавшись друг от друга, замерли в безмолвном объятии.

Авалон едва не плакала от огромного, невыразимого счастья.

Потом их обступили люди. Они, смеясь, выкрикивали поздравления и добрые пожелания, протискивались поближе, чтобы своими глазами увидеть лэрда и его суженую, увидеть конец векового проклятия и начало новых, благословенных дней.

Так велико было их ликование, что у Авалон кружилась голова, словно гигантская волна всеобщей радости подхватила ее и несла неведомо куда.

На ресницах ее блестели капельки растаявших снежинок, и мир сквозь них казался призрачным и радужным. Авалон покачнулась, не в силах справиться с переполнившим ее счастьем, но Маркус удержал ее, и она приникла к его теплому, сильному, надежному плечу.

Один за другим подходили к ней с поздравлениями — заплаканные «нянюшки», Хью, Давид, Натан, даже великан Таррот, которому пришлось сложиться вдвое, чтобы Авалон могла услышать его застенчивый шепот.

И лишь когда начали отодвигать от стен столы, чтобы продолжить так неожиданно прерванный завтрак, — Авалон осознала, что и лэрд Кинкардин, и его жена принесли свои брачные клятвы, как были — полуодетые и босые.

Очередное занятие рукопашной само собой превратилось в веселую снежную битву. Зачинщиком этого безобразия был не кто иной, как супруга лэрда Авалон Кинкардин.

Маркус любовался этой сценой с безопасного расстояния, надежно укрытый от летящих снежков окном своей комнаты. Отсюда он хорошо видел, как его красавица жена лепит тугие снежки и передает их детям, которые с радостным визгом забрасывали друг друга этими самодельными снарядами.

В этой веселой войне Авалон не принимала ничью сторону. Она только уворачивалась от случайных снежков и звонко хохотала.

Смех ее казался Маркусу целительным, словно музыка пролившегося после засухи дождя. Он поверить не мог, что Авалон стала его женой всего четыре дня назад, казалось, что они уже вместе всю жизнь. Маркус радостно встречал каждый день, потому что знал, что увидит ее; с нетерпением ждал каждой ночи, потому что она сулила блаженство в объятиях Авалон. Наивысшим счастьем было для него, просыпаясь утром, смотреть в ее прекрасное любящее лицо.

— Ерунда, — говорил у него за спиной Хью. — Свадьба состоялась, леди согласилась стать женой лэрда, и мы все были этому свидетелями.

— Правда! Правда!.. — вразнобой отозвались десятка два мужчин.

— Этим дело не закончится, — отозвался Маркус, не сводя глаз с Авалон. — Уорнер де Фаруш так легко не сдастся. Я бы не рассчитывал на такое везение.

Он обернулся и по мрачным лицам собеседников понял, что они с ним согласны. Воины старались не встречаться взглядом с лэрдом; одни опускали глаза, другие косились на Шона, командира отряда, который Маркус посылал к Макфарлендам.