Столичный доктор. Том VII

Вязовский Алексей

Наконец, добрались до особняка. Дом, милый дом! Как я по тебе скучал. Вот что хорошо, когда своим делом занимаются специалисты. Полный штат еще не набран, но войдя в дом, мы увидели сцену, которую хочется показывать в учебниках о работе прислуги. Всё на своих местах: чехлы сняты, мебель блестит, паркет натерт до зеркального отражения. Даже аквариум! Вода кристально чистая, рыбки грациозно плавают, как будто и не уезжали мы на долгие годы.

Я оглянулся и благодарно кивнул Семашко. Это его заслуга. Помню, как он чуть ли не

плакал в письмах, когда у аквариумных обитателей началась одна эпидемия, потом другая. И как мы вместе искали способы лечения. Молодец, умудрился не просто сохранить, а приумножить — даже на первый взгляд обитателей стало больше.

Посмотрел на Агнесс — и замер. Она стояла перед аквариумом, глядя на рыб с почти детским интересом. А когда уезжали, едва удостаивала внимания. Может, для нее это место связано только с хорошим? Но прошло буквально пара мгновений, и волшебство пропало. Вернулась маска безразличия, и жена поднялась наверх, в свою комнату.

Мне, собственно, тоже на второй этаж. Надо телефонировать, приглашать, договариваться. Поначалу узким кругом: Романовский и Николай Васильевич. Вот без кого скучал. Каждый их приезд — как глоток свежего воздуха.

Но Склифосовский прибыть не может — нездоровится. Ага, так я и сдался. Не может он ко мне — зато я могу приехать к нему. Застолье не так уж и важно, общение намного нужнее. Договорились к вечеру — как раз достаточно времени отдохнуть с дороги, собраться с силами.

Встретила меня Софья Александровна, провела в гостиную к мужу. Николай Васильевич сидел в удобном кресле у камина. Лицо его было бледным, с резкими складками у рта, но взгляд оставался таким же живым.

— Здравствуйте, Николай Васильевич. Вы выглядите… как всегда внушительно, — подошел я к нему и пожал руку.

— Ну, конечно! Так и скажите: дряхлый старик, — он засмеялся, откинувшись в кресле. — Не ходит, зато болтает без устали. Подал в отставку. Здоровье уже не то. Хватит, навоевался. Еще один удар — и всё, прощай, белый свет. А я… что я? Сопротивляться не стал. Софья Александровна настояла.

— Правильно сделала, — поддержал я.

Я улыбнулся и кивнул Софье Александровне, которая принесла поднос с чаем.

— Помня вашу любовь к живописи, не мог прийти с пустыми руками, — сказал я, поднимаясь и подавая сверток.

— Что это? — глаза Николая Васильевича загорелись от любопытства.

— Картина. Автор — испанец, сейчас почти никому не известен. Но мне кажется, пройдет лет пятьдесят, и о нем заговорят. Тогда её можно будет продать за баснословные деньги.

Он развернул ткань и увидел картину.

— Если можно, подержите, — попросил он.

Ну да, размеры немаленькие, в ширину почти метр, в высоту — и вовсе метр двадцать, наверное. Склифосовский долго смотрел, вздохнул, и погладил холст.

— Какая красота. Нет, это чудо продавать нельзя ни за что. Кто автор?

— Пикассо. Пабло Пикассо. Называется «Старый

еврей и мальчик».

— Как живые… Мальчик, наверное, незрячий, видите, какой взгляд? Какие руки у старика! Спасибо, Евгений Александрович… — он вытер слезу. — Не знаю, как и благодарить. Соня! Иди сюда! Смотри, что привезли! И неси вина! За такой подарок грех не выпить!

— Ваше сиятельство! — в гостиную зашел лакей с телефонным аппаратом. — Вам телефонируют из Царского Села! Срочно!

Глава 7

В?ДОМОСТИ. Князь Баталовъ: Тріумфальное возвращеніе въ Санктъ-Петербургъ.

Санктъ-Петербургъ встр?тилъ осень не только золотомъ листьевъ, но и блескомъ славы: посл? шести л?тъ отсутствія въ С?верную столицу вернулся князь Евгеній Александровичъ Баталовъ — выдающійся ученый, чье имя теперь изв?стно всему просв?щенному миру. Его возвращеніе стало событіемъ, затмившимъ даже шумъ св?тскихъ салоновъ: в?дь именно князь Баталовъ удостоился высочайшей чести — Нобелевской преміи по физіологіи и медицин?, ос?няя Россію лаврами научнаго тріумфа.

За годы, проведенные въ Европ?, князь совершилъ переворотъ въ медицинской наук?. Разработанное имъ л?карство на основ? нов?йшихъ антибактеріальныхъ свойствъ спасло сотни тысячи жизней. Парижскія и берлинскія газеты наперебой писали о «чуд? Баталова», а въ Стокгольм? Нобелевскій комитетъ назвалъ его труды «ключомъ къ новой эр? медицины». Самъ ученый, однако, остался в?ренъ скромности истиннаго аристократа: «Наука служитъ челов?честву, а не личной слав?», — заявилъ онъ, выходя из поезда на перрон Варшавскаго вокзала.

Встр?чать князя собрались не только коллеги-медики, но и горожане вс?хъ сословій. Студенты Императорской военно-медицинской академіи устроили овацію, крича: «Нашъ Гиппократъ!». Въ бес?д? съ корреспондентомъ «Петербургскихъ в?домостей» Баталовъ подчеркнулъ, что «Россія — моя Родина, и зд?сь должно биться сердце науки».

Осенній в?теръ гонитъ по Невскому проспекту первые холода, но петербуржцы согр?ваются гордостью: ихъ городъ вновь сталъ домомъ для генія, чьи открытія об?щаютъ изм?нить миръ. И, быть можетъ, въ ближайшіе годы мы услышимъ новыя слова благодарности — уже отъ паціентовъ, спасенныхъ л?карствами съ русской маркой князя Баталова.

В Царском селе меня поджидало два сюрприза. Первый — встречать экипаж вышел не кто иной, как Ли Хуан! Китаец практически не постарел, но у азиатов — это обычная история. Они до восьмидесяти могут выглядеть, как подтянутые сорокалетние. Особенно если в молодости полысели и на голове не видно седины.

— Нин-хао! — поприветствовал я Ли, отвесил поклон, который китаец мне тут же вернул

Мы прошли парадное крыльцо, в гардеробе у меня приняли пальто, специальный служитель с щеткой почистил плечи официального мундира. Не зря его, выходит, вез. Когда лакеи испарились, я тут же задал волнующий меня вопрос: