Столичный миф
Шрифт:
Душный ветер принес им сумрак. Густая летняя синь осела по краю небес. Редкие прогуливающиеся перед сном дачники здоровались; кое-кто из молодежи присоединялся. Но не надолго: у всех на этот вечер были какие-то планы.
Леха стоял у левого колеса, Макс у правого. Об радиатор облокотилась миниатюрная девушка Светка. Они сдвинули стаканы, где на три пальца был налит коньяк. Опрокинули, скривились.
— Я говорил, не надо покупать коньяк в Одинцово, — переведя дух, едва слышно сказал Леха.
— Не все ж вам водку жрать, — мягким голоском ответила Светка. Она развернула шоколадку и поломала плитку на много мелких
— Да. Но за водкой поедем потом, — резюмировал Макс. Особенно тепло посмотрел на Светку. Она была ровесница Лехи. Много лет назад именно эта лошадка в первый раз отвезла его в рай. Что и позже неоднократно проделывала самым исправным образом. Но последние времена все больше разводят их в разные стороны. Порознь. С возрастом мы все становимся порознь. А жаль. В молодой поросли, что наводнила округу, душевности мало. На секс они смотрят, как на полезный для души и тела спорт. Их шепот «Я люблю тебя» на сбившемся дыхании чаще всего значит «Мне нравится с тобою трахаться». Ничего больше. Ничего сверх. «Вот мы, в наше время…» — думал Макс, глядя вдоль дороги. А было ему двадцать пять лет.
Леха кашлянул и разлил коричневую жидкость снова.
— За перспективы, — сказал Макс, счищая шкурку с кусочка колбаски.
— За радужные перспективы! — добавил Леха, поднимая стакан.
Светка коротким движением перебросила коньяк в себя. Брр, не иначе, как в Одинцово ракетное топливо разливать начали… Отчего-то обернулась назад. Дорога подымалась в гору. Желтые круги домашнего света клали на нее фонари, один за другим. Слева в темноте полулиства слилась в темную стену. Справа сосны, между ними дома, поодаль друг от друга. Кое-где в окнах горит свет. Своим чуть раскосым глазом Светка разглядела тонкую фигурку метрах в тридцати:
— Ребят, я вас сейчас с такой девчонкой познакомлю! Маш, привет! Давай сюда… Маш, это же я!
Девушка медленно шла в их сторону.
— Маш, познакомься, это вот Леха, это Максим…
Макс церемонно кивнул — рот у него был набит колбасой. Не открывая дверь, он просунул руку через опущенное стекло и залез в бардачок. Достал серый алюминиевый стаканчик.
Обычно, отправляясь в лес, они прихватывали посуду из дому. Но отчего-то она все время билась. Тогда дед Максима выдал ему походный комплект из алюминия. Но и он продержался не долго: несмотря на все ухищрения, стаканчики терялись один за одним. Сегодня с утра Макс пошел в лес, первый раз в этом году. И надо же, увидел под кустом свой стакан. Старый соратник за зиму ничуть не потемнел. Помыть его Макс помыл, ну а дальше, что ж, водка простерилизует.
— Да я не пью…
— И мы не пьем, — коротко хохотнув, сказал Максим. — Тут и пить-то нечего!
Леха разлил. Поднял стаканчик:
— Ну, Маша, за знакомство.
— Я не Маша. Я Оля.
— Тоже неплохо, — ответил Макс. Поднял стаканчик на уровень глаз (чокаться здесь было не принято):
— Очень приятно, что мы познакомились с тобой, Маша. Ой, черт, Оля. Ну, все равно, очень приятно.
И выпил. Выпил и пристально посмотрел на девчонку. Не видал он такой красавицы в поселке. Она из новой генерации, ей только минуло восемнадцать лет; до этого вечера они были для нее слишком взрослыми, а она для них слишком маленькой. А вот теперь — уже нет.
Светка поглубже закуталась в стеганую куртку, заштопанную на плече:
—
Макс смотрел туда, откуда пришла Оля — в гору. Темное небо уже совсем, а над дорогой вверху — голубая полоска. Там запад. Повернулся к Светке:
— Сейчас мы тебя подвезем.
— Садись назад, — сказал Леха Максиму, открывая водительскую дверь.
— Да я трезвый.
— Садись, садись…
Наверное, по этим просекам Леха вполне мог ездить вслепую. Но не настолько еще он был пьян — потому глаза открыл. Вовремя. Кто-то ехал с горы, немного вихляя, а здесь, чтобы разъехаться, надо одним колесом спуститься на обочину.
Конечно, можно сказать, что к тридцати годам они все тут алкоголики. Но это не совсем так. Просто кто-то в семье, кто много работал, кто неплохо пожил, но никогда не расслаблялся и расслабиться уже не сможет никогда, сквозь пальцы смотрит на забавы не совсем молодой уже молодежи и может быть, может, свою жизнь в чем-то пытается прожить через них. Что остается под старость? Потакать наследникам и надеяться, что недогулянное, недопитое и недотраханное будет кем-то все-таки завершено. Удовольствие для этих дедов — это несколько очень простых и понятных вещей. Других они знать не желают.
Светкин дед бросил пить водку и бегать за женщинами только пару лет назад — а мужику стукнуло уже семьдесят. Не только свое взял сполна, а и много чужого, должно быть, не упустил. Родня считает, что в движение этого старого гэпэушника приводил нечистый дух. Страшная энергетика. Светка его уважает — есть за что. Мужик всю жизнь был крут. А сказать проще, лют. Но времена изменились. Лаконичная мудрость предков становится недостаточной для жизни. Может быть, потомки об этом догадались и оттого и пьют?
Да, потомки любят выпить. И, положа руку на сердце, изредка они признают, что у них с этим есть проблема. Но выручает сосновый воздух, сухой и чистый; летом лица людей, только что приехавших из города, кажутся распаренными, потными, как из бани. А за городом воздух бодрит. Он снимает похмелье, он лечит с утра больную голову. Так что этой проблемы как бы и нет.
В конце тупика Леха остановился. Поднял ручник. Они вылезли вместе со Светкой. Она кивнула на прощанье, медленно открыла незапертую массивную железную калитку. По дорожке из желтого кирпича негромко проскрипели ее низкие резиновые сапожки. Она обошла вокруг ухоженной клумбы. Только что с нее сняли толевый шалашик, укрывавший ее от зимних морозов. Отличные розы. Светкина тетка сама возилась с ними. Роза — нежная культура. Каждый день надо подстригать, подкармливать, смывать мылом тлю. Тетка в том году умерла; и в память о ней розы теперь медленно вянут на корню.
В фасаде темного двухэтажного кирпичного дома открылась дверь. Желтый треугольник света лег на крыльцо. Светка вошла внутрь. За окном качнулся силуэт: Светкин муж встретил пьяную жену и, негромко журча, начал ей за это выговаривать. Все в порядке. Теперь можно ехать.
Преувеличенно аккуратно, как всегда, когда он садился за руль нетрезвый, Леха развернулся и на второй скорости поехал к развилке.
Темные аллеи под высокими соснами. Сосны, сосны вокруг. В сумрачном небе плывут их кроны-облака. Плоские, будто сложенные ладошки. А из земли им навстречу растут черные елки — непроглядные сугробы темного света, что успела уже намести ночь.