Столичный миф
Шрифт:
Первый лист был прочитан до половины. Потом участковый, скрипнув ножками стула, резко отшатнулся к стене. Поверх бумаги внимательно посмотрел на Леху. Быстро прошуршал всей пачкой.
— А где здесь про стрельбу на кухне?
— На девятой странице.
Участковый нашел девятую страницу. Долго-долго ее рассматривал. Наклонился к Лехе:
— Они тебя били? Синяки остались?
— Нет.
— Может, у тебя на автоответчике какие-нибудь угрозы записаны?
— Нет.
— А что есть?
— Заявление. Мое заявление.
— Доказухи же никакой нет, — тоскливо сказал участковый.
Можно, конечно, и такое заявление зарегистрировать. Но над ним же будет смеяться все отделение. Все отделение! И правильно будет смеяться.
— Вот что… Ты ни с кем не хочешь посоветоваться, прежде чем… Знаешь, родственники там… Может, адвокат?
— Нет. Мне нужно, чтобы заявление было зарегистрировано прямо сейчас.
Леха не собирался по-другому выходить на улицу. Участковый это понял.
— Давай знаешь как сделаем? Ты посиди, а я еще раз перечитаю. Хорошо?
Леха кивнул. Посмотрел в окно: много туч. Но если так пойдет дальше, к обеду ветер их сгонит с неба и солнышко появится на весь день, на весь оставшийся день.
После того как Леха записал на бумаге происшествия, они превратились в лишенные эмоций факты. Вынужденное бездействие — пока участковый вчитывался в каждое слово — начало вдруг укладывать события в подобие схемы.
Утренний погром в квартире. Погром, конечно, сильно сказано. Но печку жалко.
Путь к дому. Так себе. Хотя нет. Мужик сказал, что все обойдется. Это запишем в «плюс». Хотя, конечно, к делу это прямо не относится.
Кладбище. Чтоб такое забыть, надо еще раз родиться.
Дальше вспять ничего значимого нет. Ничего. Только скандал с Аллочкой. Это если считать вспять, а если по порядку, то первым будет, конечно, скандал с Аллочкой. Потом похищение и кладбище. Потом стрельба на кухне. Что здесь общего?
Неужели Аллочка наняла бандюг? Тут Леха чуть не заржал. Но сдержался: момент не тот, участковый обидится. Полный бред.
Во-первых, у Аллочки нет денег. Ну, дадут ей родаки сто долларов на булавки, так и то раз в месяц. А на шмотки — так это сначала надо объяснить. К тому же, женщины, в принципе, не любят одежду покупать в одиночку. Аллочку, например, по магазинам водит мать. Так что денег у Аллочки нет.
Во-вторых, Аллочка не может так поступить. У них так не принято. Потому что никак не может она связаться с такими людьми. Для таких людей она просто мешок с деньгами, она знает, что им гораздо проще отнять у нее деньги, чем кого-то идти для нее за них убивать.
В-третьих, Аллочка ведь его любит.
Собственно говоря, в таких деталях Леха обсасывал сладкое имя Ал-лоч-ка просто потому, что ему было приятно это делать. Мятным леденцом оно липло к языку и скользило по губам: Ал-лоч-ка.
Аллочка! Господи! Где я должен быть, и где я есть, Господи, ну почему же я такой идиот? — думал Леха, стряхивая длинный, загнувшийся вниз хоботок пепла в пепельницу.
Неизвестно отчего, в памяти всплыла фрау Шелике. Вот интересно, а она-то где зависла? И кой черт ее понесло на праздники в Россию? Надо будет заехать на работу, послушать автоответчик. Может, там что-нибудь есть. Ну так фрау Шелике они с Васькой как раз и не встретили. Вообще,
Скандал с Аллочкой; кладбище; перестрелка на кухне. Идиотизма полно. Смысла — нет. Леха привык иметь дело с пусть нечеткими, но схемами. И сознание недоступности смысла было сейчас крайне мучительно.
За дверью послышались голоса. Леха повернул голову: дверь открылась настежь, в комнату вошел и остановился посредине Георгий Алексеевич.
— Здорово. — Леха встал, они пожали руки. Леха повернулся к участковому:
— Это мой дядя.
Знал Леха кое-какие ходы на Москве. Он собирался поговорить с Георгием Алексеевичем, но действовать он собирался не через него. Леха уже прикидывал, откуда он будет звонить и где будет встречаться, денег это бы ему не стоило совсем, потому что это ему стоило бы услуг. Кое-кто не прочь узнать кое-что о тех, с кем он работает. Не для дел, а так, для информации. Для общей картины. Расплатиться деньгами Лехе было бы проще, но деваться сегодня ему было некуда. Он желал забыть о ночных отморозках напрочь, так, чтобы в его жизни они больше не появлялись. Совсем. Никогда.
Дядюшка в эту концепцию не вписывался. Вернее, встреча с ним здесь вписала его, скажем так, кверху ногами. Оттого-то взгляд Лехи через секунду стал невесел и серьезен, а у дядюшки зачесались ладошки.
Дядюшкин хитрый глаз моментом оценил пачку бумаг на столе перед милиционером и прибавил к этому Лехин солидный вид. Вывод: действовать надо прямо сейчас.
— Ч… — Он подавился именем. — Ребята принесли извинения. Я им сказал, что проблемы нет.
Леха на дядюшку обиделся. Но был он мужик не злой. Подумал. Посмотрел на милиционера:
— Извини, что побеспокоил. Я не хочу делать заявление.
— Если нужно, я могу его пока в сейф положить полежать.
— Спасибо, не стоит.
Леха протянул руку. Участковый чуть согнул листы, постучал торцом пачечки об стол, выравнивая край. Подал Лехе. Леха сложил вчетверо, убрал в боковой карман пиджака.
— До свидания.
— Всего хорошего.
Закрыв за ними дверь, участковый облегченно вздохнул: пронесло. На этот раз.
На улице стало как-то веселей. Листья, Господи, действительно листья на деревьях! Не у всех была беспутная ночь. Кто-то зеленел и распускался, и пах сладким соком, надеясь на будущее солнце, и оказался прав. В облачной прогалине блеснул белый луч. Сверкнул и погас, но чувствовалось, что он скоро появится снова.
Отойдя десять шагов от висящей поперек тротуара пластмассовой, синей с белым, таблички «Отделение милиции», племянник с дядей остановились.
— Ну, рассказывай, почем Чингиз оценил мою голову?
Дядюшка расстегнул единственную пуговицу на своем пиджаке. Неторопливо вытащил пять пачек. Сначала три из левого внутреннего кармана, потом две из правого. Протянул Лехе.
— Ты на машине? — Леха оглянулся вокруг.
— Отпустил.
— А… — Леха рассовал пачки по карманам. Потом, подумав, вытащил обратно последнюю — вроде все они были одинаковы на вид. Все хорошо пахли машинным маслом, благородным духом настоящих новых денег. Сорвал бандероль. На глаз, не вымеряя, отделил десятину от всей суммы.