Столкновение цивилизаций

Хантингтон Самюэль

К началу 1990-х две трети иммигрантов в Европу были мусульманами, и обеспокоенность европейцев иммиграцией была прежде всего обеспокоенностью мусульманской иммиграцией. Европе брошены вызовы: демографический – на долю иммигрантов проходится 10% новорожденных в Западной Европе, а в Брюсселе 50% детей рождаются у родителей-арабов – и культурный. Мусульманские общины – будь то турецкая в Германии или алжирская во Франции – не интегрировались в принявшие их культуры и практически ничего для этого не делают, что беспокоит европейцев. “По всей Европе растет страх, – сказал в 1994 году Жан-Мари Доменаш, – перед мусульманским сообществом, которое не признает европейских границ, став чем-то вроде тринадцатой нации Европейского сообщества”. Один американский журналист написал об иммигрантах:

“Европейское гостеприимство необычайно избирательно. Французов мало заботит польское нашествие с Востока, поляки, по крайней мере, – европейцы и католики. Не – арабских африканских иммигрантов также в большей массе не боятся и не презирают. Враждебное отношение

касается в основном мусульман. Слово «иммигрант» практически стало синонимом ислама, который сегодня является второй по величине религией Франции, и отражает культурный и этнический расизм, корни которого уходят глубоко в историю Франции” .

Однако строго говоря, французы озабочены сохранением не столько чистоты расы, сколько чистоты культуры. Они допустили чернокожих африканцев, которые говорят прекрасном французском языке, в свою законодательную власть, но не пускают в школы мусульманских девочек в традиционных платках. В 1990 году 76% жителей Франции считали, что в стране живет слишком много арабов, 46% думало, что слишком много чернокожих, 40% – слишком много азиатов и 24% – слишком много евреев. В 1994 году 47% немцев сказали, что предпочли бы не иметь по соседству арабов, 39% не хотели видеть поляков, 56% – турок, 22% – евреев . В Западной Европе антисемитизм, направленный против арабов, вытеснил антисемитизм, направленный против евреев.

Неприятие иммиграции общественностью и враждебное отношение к мигрантам проявляются в актах насилия против иммигрантских сообществ и отдельных людей, стало особенно острой проблемой в Германии в начале 1990-х годов. Значительно повысилось число голосов, которое избиратели отдают за правые, националистические и антииммиграционные партии. Однако общее количество этих голосов, как правило, невелико. В Германии Республиканская партия набрала более 7% голосов во время европейских выборов в 1989 году, но лишь 2,1% голосов на национальных выборах в 1990-м. Во Франции Национальный Фронт, собиравший незначительное число голосов в 1980-м, заручился поддержкой 9,6% избирателей в 1988-м, затем доля голосов, отдаваемых за него на местных и парламентских выборах, стабилизировалась на уровне 12-15%. В 1995 году два националистически настроенных кандидата на пост президента набрали 19,9% голосов, а представители Национального Фронта стали мэрами нескольких городов, включая Тулон и Ниццу. В Италии голоса Национального альянса также выросли с уровня примерно 5% в восьмидесятых до 10-15% в начале девяностых. В Бельгии Фламандский блок / Национальный фронт собрали 9% [c.312] голосов на выборах в 1994 году, причем Блок получил 28% голосов в Антверпене. В Австрии доля голосов, отдаваемых на всеобщих выборах Партии свободы, увеличилась с менее чем 10% в 1986-м до более чем 15% в 1990-м и почти до 23% в 1994 году .

Эти европейские партии, выступающие против мусульманской иммиграции, в значительной мере были зеркальным отражением исламистких партий в мусульманских странах. И те и другие были аутсайдерами, которые обвиняли коррумпированный истэблишмент и его партии, использовали экономическое недовольство, особенно безработицу, выступали с этническими и религиозными лозунгами, подвергали нападкам зарубежное влияние в их странах. В обоих случаях крайние экстремисты организуют акты терроризма и насилия. В большинстве случаев как исламистские, так и европейские националистические партии добиваются лучших результатов на местных, а не на национальных выборах. Мусульманский и европейский политический истэблишмент ответил на эти тенденции одинаково. Во всех мусульманских странах, как мы уже видели, правительства становятся все более исламскими по своему курсу, символам, политике и действиям. В Европе центристские партии переняли риторику и претворяли в жизнь меры, предложенные правыми, антииммиграционными партиями. Там, где демократическая политика работает эффективно и две или более партии находятся в оппозиции исламистским или националистическим партиям, их голоса не превышали 20%. Протестные партии превысили этот уровень только в странах, где не было другой эффективной альтернативы правящей партии или коалиции, таких как Алжир, Австрия и, в значительной мере, в Италии.

В начале 1990-х европейские политические лидеры соревновались друг с другом, кто лучше ответит на антииммигрантские настроения. Во Франции Жак Ширак заявил в 1990 году, что “иммиграцию нужно полностью остановить; министр внутренних дел Шарль Паскуа призывал в [c.313] 1993 году к “нулевой иммиграции”; а Франсуа Миттеран, Эдит Крессон, Валери Жискар д'Эстен и другие политики-центристы также перешли на антииммиграционные позиции. Иммиграция была главным вопросом на парламентских выборах в 1993 году, который явно сделал вклад в победу консервативных партий. В начале 1990-х французское правительство изменило политику, сделав более сложным: для детей иммигрантов – получать гражданство, для семей иммигрантов – въезжать в страну, для иностранцев – просить политическое убежище и для алжирце| – получать визы для въезда во Францию. Нелегальных иммигрантов депортировали, а полиция и другие силовые структуры, работающие с иммигрантами, были укреплены.

В Германии канцлер Гельмут Коль и другие политические лидеры также выражали обеспокоенность проблемами, связанными

с иммиграцией, и наиболее значительными шагами правительства в этой области стало изменение статьи XVI конституции Германии, которая гарантировала убежище в стране для “людей, которые подвергаются гонениям на политической почве”, и отмена пособий для ищущих убежища. В 1992 году в Германию приехало 438.000 беженцев; в 1994-м – только 127.000. В 1980 году Британия резко снизило уровень иммиграции примерно до 50.000 человек в год, и поэтому данная проблема вызвала не такие сильные эмоции и оппозицию, как на континенте. Однако за период с 1992 про 1994 год Британия сократила с 20.000 до менее 10.000 количество людей, ищущих убежища, которым разрешено оставаться на территории страны. Когда перестали существовать барьеры на перемещение в пределах Европейского Союза, британские опасения были сфокусированы в основном на опасности не-европейской миграции с континента. В целом в середине 1990-х страны Западной Европы неумолимо стремились свести к минимуму, а то и полностью исключить иммиграцию из не-европейских источников.

В Соединенных Штатах проблема иммиграции вышла на первый план немного позже, чем в Европе, и не вызвала [c.314] такого же общественного резонанса. США всегда были страной иммигрантов, всегда себя таковой считали и исторически разработали у себя весьма успешные процедуры ассимиляции новоприбывших. Кроме того, в восьмидесятых – девяностых годах уровень безработицы в Соединенных Штатах был значительно ниже, чем в Европе, и страх потери работы не был решающим фактором, определяющим отношение к иммиграции. Источники иммиграции в Америку также отличались от европейских, поэтому страх поглощения какой-то одной иностранной нацией был менее ощутим на национальном уровне, хотя в некоторых регионах вполне реален. Также намного меньше, чем в Европе, била культурная дистанция между двумя крупнейшимигруппами иммигрантов и принимающей страной: мексиканцы – католики и говорят по-испански; филиппинцы – католики и говорят по-английски.

Несмотря на эти факторы, за четверть столетия после принятия в 1965 году акта, позволившего значительно увеличить иммиграцию из Азии и Латинской Америки, американская общественность заметно изменила свое отношение к проблеме. В 1965 году лишь 33% общественности хотели снижения иммиграции. В 1977 году этого желало 42%, в 1986-м – 49%, в 1990-м и 1993-м – 61%. Опросы, приведенные в девяностых годах, стабильно выявляли не менее 60 процентов людей, которые желали снижения иммиграции . В то время как экономические соображения и экономические условия говорят о необходимости иммиграции, противодействие этому процессу (неизменно растущее как в хорошие, так и плохие времена) говорит о том, что вопросы развития культуры, роста преступности и сохранения образа жизни оказались более важными для общественного мнения. “Многие, возможно, большинство американцев, – писал в 1994 году один наблюдатель, – еще рассматривают свою нацию как основанную европейцами страну, чьи законы являются британским наследием языком был (и должен им остаться) английский, институты и общественные учреждения находятся под [c.315] влиянием классических западных норм, чья религия имеет иудейско-христианские корни и чье величие изначально объясняется этикой протестантского отношения к труду. Отражая эти предпосылки, 55% респондентов во время одного из выборочных опросов сказали, что считают иммиграцию угрозой для американской культуры. В то время как европейцы видят угрозу в иммиграции мусульман или арабов, американцы видят ее в росте числа латиноамериканцев и азиатов, но в первую очередь – мексиканцев. При опросе группы американцев в 1990 году на тему “из какой страны Америка принимает слишком много иммигрантов”, Мексика набрала голосов вдвое больше любой другой страны, затем следовали Куба, Восток (страна не определена), Южная Америка и Латинская Америка (без упоминания страны), Япония, Вьетнам, Китай и Корея .

Растущее недовольство общественности иммиграцией в начале 1990-х годов незамедлительно вызвало политическую реакцию, сравнимую с той, что имела место в Европе. С учетом природы американской политической системой ультраправые и антииммиграционные партии не набирали голосов, но антииммиграционные публицисты и общественные группы стали более многочисленными, более активными, и их голос слышится все громче. Негодование в основном приходилось на долю 3,5-4 миллионов нелегальных иммигрантов, и политики на это ответили. Как и в Европе, наиболее сильная реакция была на уровне штатов и округов, которые несут основные затраты на содержание иммигрантов. Так, например, Флорида, а за ней еще шесть штатов предъявили федеральному правительству иск на 884 миллиона долларов в год для покрытия издержек на образование, социальное обеспечение, охрану правопорядка и другие расходы, вызванные нелегальными иммигрантами. В Калифорнии, где иммигрантов больше всего как в относительном, так и абсолютном выражении, губернатор Пит Уилсон заручился поддержкой общественного мнения, настояв на отказе в праве на государственное образование [c.316] для детей незаконных иммигрантов и прекратив выплаты штата за экстренную медицинскую помощь нелегальных иммигрантов. В ноябре 1994 года жители Калифорнии большинством голосов одобрили Поправку 187, отказав в льготах на медицинскую помощь, образование и социальное обеспечение незаконным иммигрантам и их детям.