Столовая Гора

Хуснутдинов Андрей

— Да. Что-то похожее.

— А на чем вы видели знак?

Аякс спросил в ответ:

— А вы на чем?

Мариотт перевел дух.

— Это так называемое «змеиное клеймо». Самый первый, наверное, логотип компании под управлением Авраама ле Шателье. Клеймом этим маркировался рудничный инвентарь — кирки, лопаты, отбойные молотки, вагонетки, каски и тому подобное. Ходила молва, что личная печать ле Шателье тоже имела форму «змеиного клейма», только особой формы, с измененными пропорциями и деталями. Я интересуюсь, где вы могли видеть это клеймо, так как давно ищу изображение оттиска печати ле Шателье.

— Тоже, значит, интересуетесь историей Горы? — усмехнулся Аякс.

— Столовая Гора и история — как масло и вода. Вспоминать историю Столовой Горы — все равно что вспоминать собственные роды. Да вы и сами, наверное, уже это почувствовали. Нет ничего более несовместимого,

нежели история и Гора.

— Высохшее устье Леты, — вспомнил Аякс — А как же городской архив?

— Городской архив — это решетка в сливной горловине. Фильтр. И всю застрявшую там официозную дрянь можно только вычистить или сжечь.

— А у вас имеется свой фильтр?

— Имеется. Полагается даже — по роду службы.

— Все-таки полагаетесь на свою память?

— Нет. Полагаюсь на бумагу. Очень просто, правда? Чтобы обладать в Столовой Горе памятью, надо располагать не столько серым веществом, сколько целлюлозой. Надо, — Мариотт провел пальцем в воздухе ломаную черту, — записывать. Не пробовали?

— Что такое кенотаф? — спросил Аякс.

— Вы уже спрашивали.

— Я был на кладбище при переносе могил. Под надгробьями-кенотафами находятся реальные захоронения.

— Где вы это видели? — сказал с улыбкой Мариотт.

— На кладбище, я же сказал.

— Нет, вы скажите, на кладбище какого города вы это видели?

— Столовой Горы.

— Вот вам и весь сказ.

Аякс отхлебнул пива.

— Ничего не понимаю.

— Поймете со временем, — пообещал Мариотт.

— Через год, через два — когда?

— «Что такое кенотаф» — это вопрос переходного периода.

— То есть? — безразлично сказал Аякс.

— То есть человек живет в городе достаточно долго, чтобы созреть для такого вопроса, но недостаточно долго, чтобы получить на него приемлемый ответ, — объяснил Мариотт. — Кстати, родня Иосифа — того несчастного, что вы якобы убили, я немного в курсе истории — так вот родные не пытались обниматься с вами на похоронах?

— Да, — вспомнил Аякс, — вдова обнялась.

— Опять же, не догадываетесь, почему?

— Нет.

— Ну… — Мариотт довольно похлопал себя по колену. — Это тоже вопрос переходного периода.

— А вы в курсе слухов, будто рудник продолжает давать золото? — спросил Аякс вполголоса.

— Конечно. Как можно быть у нас не в курсе слухов?

— Не поделитесь своей историей Горы, если я вам скажу, что рудник не дает никакого золота и докажу это на примере?

— На каком еще примере?

— На личном.

Мариотт с заинтригованным видом поджал губы.

— А что вы хотите знать конкретно?

— Например, — Аякс взмахнул бутылкой, — зачем владельцам рудника приспичило откупаться от акционеров, которые не были коренными жителями Горы.

— И в обмен приведете этот свой личный пример?

— Обещаю.

— Хорошо… — Устраиваясь поудобней в своем шезлонге, Мариотт закинул ногу на ногу. — Легенда о том, что ле Шателье изгнал пришлых акционеров и закрыл город, потому что в одну из разведок набрел на неслыханные, фантастические залежи сокровищ, или же обрел философский камень, что по сути одно и то же, — наиболее популярна и поэтому вряд ли соответствует действительности…

— Почему? — спросил Аякс.

— Что — почему? — опешил Мариотт.

— Почему, если популярна — значит, несостоятельна?

— Потому что правда, как правило, безальтернативна, несюжетна. Из правды каши не сваришь. По сути говоря, это мертвая, отработанная зона восприятия. — Хозяин похоронного бюро повозил ботинками по земле. — Ментальный шлак. Миф — совсем другое дело. Вы ведь только посмотрите, какая красота получается. Древо познания. Философский камень. Алхимия, наследующая, ни много, ни мало, библейским демиургам…

— Кому? — не понял Аякс.

— Богам — Элохим. Или вот взять нашу нынешнюю кашу. Все говорят о сокровищах, но никто их не видел. Это, между прочим, крайне важная деталь: все говорят о сокровищах, которых не видел никто. При всем при том достоверно известно, что поначалу Гора давала много металла. Что затем послужило причиной тому, что ле Шателье начал скупать чужие акции и прописывать своих акционеров в городе, не знаю. Тут два возможных варианта решения. Первый. Разведанные запасы золота оказались намного меньше реальных. И первым об этом узнал сам ле Шателье. Казалось бы, самым разумным выходом в таком бамбуковом положении было бы поскорее сбросить акции, или хотя бы объявить о банкротстве, чтобы попытаться сохранить то немногое, что еще можно сохранить. И выбранный вариант действий ле Шателье выглядит как итог помешательства, совершенного

затмения рассудка. Но не будем торопиться с выводами. Вариант второй. Ле Шателье был человек азартный и промышлял биржевыми спекуляциями. Тогда это еще было внове. И однажды он проигрался по-крупному. И проигрался, как понятно, поставив на кон свои «золотые деньги». Но как такое вообще могло произойти? Как в один момент золото оказалось способно обратиться горой обычной бумаги? Ле Шателье, разумеется, был прекрасно посвящен в систему экономических отношений своего времени, и механика подобного фокуса ему была ясна «от и до». Однако психологически с подобным родом алхимии-наоборот, думаю, он так и не смирился до конца дней. Вполне вероятен и так называемый синтетический вариант: известие об истинных запасах золота в Горе подтолкнуло ле Шателье к рискованным биржевым авантюрам. Так или иначе, Гора, а с ней и город закрываются от посторонних. А что есть самый главный и очевидный результат такого закрытия? Разумеется, слухи. Удаленные акционеры, пускай и получившие за свои акции по полной цене, если не больше, начинают подозревать подвох. Их, что называется, обошли. Они внимательно читают фискальные сводки, однако видят странную вещь, которая не укладывается у них в мозгах: рудник продолжает работать на прежней мощности. Никакого увеличения добычи. Ни на грамм. Столовая Гора выдает металла столько, сколько выдавала до реорганизации компании. Здесь что-то не то. В город едут проверки, все эти ревизии, аудиты, съезжаются геологи, горные инженеры и даже археологи. Однажды в Горе даже расквартировывается армейский полк. И ни одна проверка, ни одна ревизия, ни один геолог-хренолог и ни один солдат не находят в Горе ничего «такого». Ничего ровным счетом. И все это опять попадает в сводки. И уже не только бывшие акционеры, а их знакомые, и знакомые их знакомых начинают чесать в затылках. То есть не обманул, выходит, старый черт? И все это до той поры, пока из Горы не начинают поступать похоронные — касательно золотой руды — реляции. Порода исчерпана. Кончен бал. Тут, конечно, все начинается снова, все эти инспекции-вивисекции. Доходит до введения чрезвычайного положения. И заканчивается все по-прежнему — полным фискальным пшиком. Исчерпана порода, и ладно. Зато компания объявляет об открытии курорта. И опять тишь да гладь. И опять все хорошо и ладно на бумаге, ни в одном из отчетов инспекций-вивисекций комар носу не подточит. Но только все как будто забывают, что проверкам подвергается не прежняя, а совершенно изменившаяся, совершенно новая Столовая Гора, другой город. Город, в котором, между прочим, по завершении проверок не прочь осесть и прописаться некоторые из проверяющих. Но это к слову. А меж тем от реальной Столовой Горы мало что остается в море слухов, которое начинает захлестывать ее со всех сторон. То, поговаривают, на подъездных путях был остановлен и пропал безо всякого следа золотой состав. То якобы в ходу появились и очень популярны слитки с клеймом Столовой Горы. В некоторых случаях и вовсе договариваются до того, что закрыли Гору не от истощения породы, а наоборот, только для того, чтобы не обрушить мировые финансовые рынки. И никто ничего этого не может ни опровергнуть, ни подтвердить. И все, как я уже сказал, говорят о сокровищах, которых не видел никто. И новые инспектора разводят руками — мол, ничего не нашли, а прежние, осевшие в Горе, тоже разводят руками — мол, предупреждали. И вот на поверхность этого моря слухов и домыслов начинают помаленьку всплывать небольшие бумажечки… минутку… — Мариотт достал из кармана игравшую похоронный марш трубку, посмотрел на дисплее номер входящего звонка и, не ответив, прервал связь.

— Какие такие бумажечки? — спросил Аякс.

Мариотт неторопливо осмотрелся.

— А что насчет вашего личного примера?

Аякс коротко рассказал ему про нападение на броневик-«рефрижератор» и про свинцовые слитки вместо золотых. Однако история эта не столько удивила, сколько разочаровала владельца похоронного бюро.

— Так что насчет «бумажечек»? — напомнил Аякс.

— Я думаю, наш разговор несколько преждевременен, — ответил Мариотт.

— Зачем тогда вы мне все это рассказали?

— Вы сами хотели.

— Хотя бы скажите, что это за «бумажечки», — попросил Аякс.

Мариотт поднялся из шезлонга и снова осмотрелся.

— В следующий раз.

— Когда?

— Когда придете с более удачным примером.

* * *

Дома Аякс попробовал изложить пространный рассказ Мариотта на бумаге, но вскоре бросил ручку и скомкал лист.

— Надо записывать, записывать… — бормотал он, бродя по комнатам, пока не встал в прихожей под глазком камеры слежения. — Точно.