Столп. Артамон Матвеев
Шрифт:
На Красное крыльцо через сени Грановитой хлынули нетерпеливые. Аверкия, Яна, Гутменьша, Михаила сбросили на копья, и вся орава снова полезла во Дворец, рыща в чуланах.
Несколько человек забежали в спальню Марфы Матвеевны. Грозная Клуша кричала на них, стыдила:
— Охальники! Царицу, вдову срамите! Сё половина — бабья!
— Где ты прячешь Ваньку-змею? — гаркнул на постельницу Кузьма Чермный, распахивая дверь чулана.
— Тебя бы, дурака, сюда! Чтоб задохся! — отважно отвечала
— А ну, ребята! — скомандовал заводила.
Стрельцы принялись пырять в подушки и в перины копья, сабли. Клуша наседкою растопырилась:
— Батюшки! Батюшки! Всю стряпню изодрали!
— Молчи, старая!
Чермный схватил располосованную подушку и натянул на голову отважной постельницы.
Хохоча, стрельцы ушли.
И вдруг крик!
— Иван! Нарышкин! — Стрельцы кинулись за убегающим.
Возле церкви Воскресения, где вчера был схвачен царицын брат Афанасий, толпу пытался остановить бывший стрелецкий полковник Андрей Дохтуров:
— Здесь царь молится! Опомнитесь!
— Полковничек! Здравствуй и прощай! — Стрелец проткнул несчастного копьём.
Ватага ввалилась в церковь.
— Вот он, Ивашка!
— Это Филимонов! — закричала Наталья Кирилловна, сама же загораживала телом сына своего, Петра Алексеевича.
Копья были быстрее. По полу потекли кровяные ручьи.
— Господи! Господи! Господи! — кричала Наталья Кирилловна, словно это её убивали.
Стрелецкие заводилы Борис Одинцов, Абросим Петров, Кузьма Чермный подступили к великой государыне:
— Не отдаёшь братца, батюшку твоего возьмём! А ну, подавай на Кириллу Полуэктовича, коли сама жить хочешь!
Царица, обнимая Петра, опустилась перед стрельцами на колени.
— Что вам бедный старец худого сделал? Он шесть лет в ссылке томился! Оставьте мне батюшку. Хороша ли я, плоха, но ведь царица вам, мать великого государя!
Стрельцы молчали, кровяные ручьи из-под тела невиновного мученика сливались в огромную кровяную лужу.
Чермный сказал:
— Будь по-твоему — пусть живёт раб Божий Кирилла. Но довольно ему в боярах величаться — изменников нарожал. Чтоб завтра же постригся — и в монастырь.
Наталью Кирилловну и Петра увели слуги, а к стрельцам снова вышли царевны.
— Что же вы, господа, кровь-то христианскую льёте, чай, не вода! — смело сказала убийцам Татьяна Михайловна.
— Подай нам Ивана Нарышкина да дохтура Даньку — тотчас уйдём.
— Подать — убьёте. К смерти приготовиться надо, — вырвалось у царевны. — День сроку прошу.
Стрельцы переглянулись.
— По рукам, Татьяна Михайловна, — сказал Чермный и хлопнул царевну ладонью по ладони. — Жди нас завтра.
Ушли.
В тот же день мятежники разорили Холопий и Стрелецкий
Поймали Ивана Максимовича Языкова. Прятался у священника на печке. Кто-то шепнул стрельцам, где искать отставленного от дел любимца Фёдора Алексеевича.
Языкова приволокли на Лобное место.
Со стороны Москвы-реки дул ледяной ветер. Пыль вскручивало змеями до облаков.
Ивана Максимовича кинули на плаху, секирой по шее — и покатилась золотая головушка, застучала, костяная, по камням.
С земли кровь на небо стекает. Утром заря была густая, багряная.
В тот ранний час стрельцы поймали в Немецкой слободе доктора Даниэля фон Гадена. Переодетый нищим, он двое суток прятался в Марьиной Роще. Голод погнал к своим. Опознали.
Снова гудел по Москве набат. В третий раз стрелецкие полки шли на Кремль, где всего воинства — царевны, вдовы царицы, царь-отрок, царевич-дурак...
К стрельцам вышла великая государыня Марфа Матвеевна. Ей тотчас крикнули:
— Выдай нам Ивана Нарышкина да жену дохтура Даньки!
Марфа Матвеевна осенила себя крестным знамением, поклонилась войску. Голосок так и зазвенел, молоденькая совсем:
— Хоть убейте меня, не отдам на смерть невинную докторицу. Это вы мне отдайте доброго Даниэля. Знали бы, как он пёкся о здравии Фёдора Алексеевича. Ночами напролёт у постели великого государя сиживал.
— Данька — чернокнижник! — крикнули в ответ стрельцы. — Мы в его доме змей сушёных нашли, черепах! Погоди, царица, всё про него узнаем и тебе скажем!
Потащили бедного доктора через весь Кремль в Константиновский застенок.
Толпа же не убывала, росла. Все ждали выдачи Ивана Нарышкина.
Царевна Софья, похудевшая за два дня, но всё такая же розовощёкая, явилась к Наталье Кирилловне с боярами:
— Не избыть тебе, царица, чтоб брата Ивана Кирилловича не выдать. Не уйдут стрельцы без него. Али нам всем погибнуть ради Нарышкиной гордыни?
Бояре кланялись царице. Говорили, пряча глаза:
— Ничего не поделаешь... У них сила. Стрельцы все пьяны... Полезут во Дворец — всем нам будет смерть. И тебе, и сыну твоему...
Хорошо в царях пряники медовые кушать, но приходит час — плати за мёд да за яхонты. А плата — горше некуда: жизнями.
Не дрогнул голос у Натальи Кирилловны, сказала постельникам:
— Приведите Ивана Кирилловича в церковь Спаса за Золотой Решёткой.
И сама пошла в ту церковь. Софья и бояре — следом.
Иван Кириллович, выбравшись из чулана, застеснялся — весь в пуху. Переоделся. Пришёл в церковь спокойный, красивый. Поцеловал у Натальи Кирилловны руку.
— Ступай к Никите Васильевичу, причастись.