Столпы Земли
Шрифт:
Но навстречу приору бежал со всех ног, спасаясь от трех преследовавших его валлийцев, юноша в латах. Они догнали его, как раз когда он поравнялся с Филипом. Меч одного из валлийцев скользнул по ноге юноши. Рана была не глубокая, но достаточная для того, чтобы беглец споткнулся и кубарем полетел на землю. Другой преследователь остановился над распростертым человеком и схватился поудобней за свою секиру.
С замирающим сердцем Филип шагнул им навстречу и возопил:
— Прекрати!
Валлиец поднял секиру.
Филип бросился к нему.
Боевой топор уже опускался на свою жертву, когда в последнее мгновение Филип толкнул валлийца. Лезвие
— Господи, если я не в силах спасти ни единой человеческой жизни, зачем Ты послал меня сюда?
И, словно в ответ, из стоявшего неподалеку дома до него донесся истошный вопль. Этот дом, построенный из камня и дерева, был не таким дорогим, как те, что стояли по соседству. Филип вбежал в распахнутую дверь. Здесь были две комнаты, соединенные между собой проходом в форме арки. Пол застелен соломой. В углу жалась смертельно напуганная женщина с двумя младенцами. Посередине, напротив лысого человечка, находились три вооруженных до зубов головореза. На полу лежала девушка лет восемнадцати. Ее одежда была разодрана в клочья, и один из негодяев, встав коленями на грудь девушки, пытался раздвинуть ей ноги. Когда Филип вошел, лысый, бывший, очевидно, ее отцом, кинулся на одного из воинов. Тот оттолкнул его и, выхватив меч, пырнул несчастного в живот. Забившаяся в угол женщина душераздирающе завизжала.
— Остановитесь! — прокричал им Филип.
Они уставились на него как на сумасшедшего.
— Если вы сделаете это, всех вас будут ждать муки ада! — властным голосом проговорил он.
Тот негодяй, что убил отца, вновь поднял меч, собираясь расправиться и с Филипом.
— Подожди, — сказал ему державший ноги девушки воин, — Ты кто такой, монах?
— Я Филип из Гуинедда, приор Кингсбриджский, и я приказываю вам именем Господа Бога отпустить девушку, если вас заботит бессмертие ваших заблудших душ!
— А-а, приор… Я так и думал. За него можно получить выкуп.
Убийца отца девушки вложил меч в ножны и гаркнул:
— А ну марш в угол — к бабе! Ты ведь и сам как баба.
— Не смей прикасаться к монашеским одеждам! — Филип старался, чтобы его слова звучали грозно, но он и сам слышал в своем голосе нотки отчаяния.
— Отведи его в замок, Джон, — сказал тот, что держал девушку. Похоже, он был у них главным.
— Да пошел ты к черту, — огрызнулся Джон. — Сначала я хочу позабавиться с девкой. — Он схватил Филипа за руки и, прежде чем тот успел что-либо сделать, швырнул его в угол. Филип растянулся на полу рядом с женщиной.
Негодяй, которого звали Джоном, задрал перед своей туники и повалился на девушку.
Ее мать отвернулась и зарыдала.
— Ну нет! — взорвался Филип. — Глаза мои не могут видеть этого!
Он встал и, схватив насильника за волосы, оттащил его от девушки. Тот взвыл от боли.
Третий солдат поднял дубину. Филип заметил
Все пленники были брошены в тюрьму замка, которая представляла собой ряд маленьких, но прочных деревянных строений в шесть футов длиной, три шириной и высотой чуть больше человеческого роста. Вместо стен здесь были вбитые в землю на небольшом расстоянии друг от друга столбы, что позволяло тюремщикам видеть, что происходит внутри. В мирные времена, когда эти клети использовались для содержания воров, убийц да еретиков, в каждой из них сидели один-два человека. Сегодня же мятежники затолкали в них по восемь-десять пленных, и все равно места хватило не на всех. Оставшихся заключенных связали веревками и согнали в одну кучу. При желании они могли бы довольно легко сбежать, но они этого не делали, возможно, потому, что здесь чувствовали себя в большей безопасности, чем за пределами замка.
Филип сидел в углу одной из клетей, обхватив руками голову и чувствуя себя круглым дураком и неудачником. В конце концов от него было так же мало толку, как и от епископа Александра. Он не спас ни одной человеческой жизни и даже не предотвратил ни одного удара. Для жителей Линкольна проку от него не было никакого. В отличие от аббата Питера он оказался бессильным не допустить насилия. «Нет, я не такой человек, каким был отец Питер», — печально думал Филип.
Хуже того, в своих тщетных попытках помочь горожанам он, вполне возможно, упустил шанс добиться расположения принцессы Мод, когда она станет королевой. Теперь он стал пленником ее армии, в результате чего его будут считать сторонником короля Стефана, и Кингсбриджскому монастырю придется заплатить выкуп за освобождение своего приора. Он ощущал себя больным, расстроенным и полным раскаяния.
В течение всего дня приводили все новых и новых пленных. Их поток прекратился лишь к ночи, однако не прекратилось разграбление города: из-за стен замка до Филипа то и дело доносились крики, вопли и грохот рушащихся зданий. Ближе к полуночи наступила тишина, должно быть, потому, что солдаты так упились ворованным вином и так пресытились грабежами и насилием, что больше уже не могли причинить никакого вреда. Несколько таких вояк, шатаясь, ввалились в замок, похваляясь своими победами, затем переругались друг с другом и наконец, проблевавшись, упали без чувств и захрапели.
Филип тоже заснул, хотя для того, чтобы лечь, места было слишком мало, и ему приходилось ворочаться в углу, прислонившись спиной к деревянным бревнам своей клетки. Он проснулся на рассвете, дрожа от холода, однако голова, к счастью, болела уже гораздо меньше. Он встал, чтобы размять ноги, и похлопал себя по бокам, пытаясь таким образом хоть как-то согреться. Все постройки замка были до отказа забиты людьми. Даже в открытых летних конюшнях спали воины победившей армии, в то время как их кони были стреножены на дворе. Пары ног торчали из двери пекарни и из кухонной кладовой. И лишь ничтожное количество солдат, сумевших остаться трезвыми, разбили себе палатки. В юго-восточном углу замка располагался построенный на высокой насыпи дворец — своего рода замок в замке, его мощные каменные стены окружали с полдюжины, если не больше, деревянных зданий. Там разместились графы и рыцари победившей стороны, которые сейчас тоже отсыпались после своей праздничной попойки.