Столыпин
Шрифт:
Месяц всего и прошел, как губернатор уселся во дворце польского короля. И нате – изволь дать отчет о местном земстве!
Срочная депеша называлась, разумеется, по-чиновничьи: «Проект упрощенного земского самоуправления в Западных губерниях». Речь-то шла не только о Гродненщине – и Ковно, и Вильно, и внутренняя Польша под прожект подпадали. Но Столыпин разве царский наместник всего этого пестро-лоскутного края?
Губернаторская карета, ради узких дорог запряженная всего парой лошадей, мчалась из уезда в уезд. Само собой,
Губернатор намеревался было упростить свой выезд, но капитан в шутливо-непререкаемом тоне запротестовал:
– Разве вы, Петр Аркадьевич, хотите помешать, чтоб меня произвели в майоры? Разве мне нужно запрашивать разрешение департамента полиции?
Ах, бестия! Наверняка уже запросил этот самый департамент… то бишь Алешку Лопухина! Славная штука – телеграф. Минутное дело, чтоб выезд губернатора обставить с королевским размахом. Знай наших!
Но король-то вроде без телеграфа обходился?..
Посмеиваясь над своим нынешним положением, он не забывал спутников угощать:
– Отец Петракей – вы же еще не завтракали?..
Тяжкий вздох, который означал только одно: ваше сиятельство, лучше скажите – не опохмелялся…
– Паважаная сударыня Алеся – частунак не згоден?..
Уже меньше стесняясь своего благодетеля, она смеялась на заднем сиденье:
– Пан-гаспадар делае памылки в нашей мове, але ничого, ёсць и поспехи. Трымайце дараженькую тройку… с нейким даже плюсом!
Милое дитя, хотя и в полном девичьем обличье…
Со старым батюшкой-дедком было проще: без слов приоделся по губернаторской благости. С внучкой же сплошные хлопоты. Были даже слезы: «Я знаю адрас пани Вольги, я напишу ей на вас жалобу…»
Хоть в соседнем рыдване ехал и официальный губернский секретарь со всеми письменными причиндалами, но дед и внучка представлялись более подходящими помощниками. Кто с крестом, кто с песней – все едино. Конечно, с местным дворянством он управится сам, но как быть с попутными хуторянами? Да и как их между собой согласовать? Не говоря уже о шинкарях, мелких еврейских лавочниках.
Понимал губернатор, что развел некое «гродненское министерство» – ни больше ни меньше! Может, и королевство? Не Станислав ли Понятовский, несостоявшийся муженек Екатерины, в ночи нашептывал… как это… да, «жальбу» запустевшего королевского замка!
Этот, встречный, замок был хоть и под гонтовой крышей, но ничего, справный.
– Дворянин? – самонадеянно покосился Столыпин на свою учителку, зная, что и у половины здешних дворян нет черепичных крыш.
– Не, крестьянин, – быстро определила учителка.
А Недреманное око определил еще ранее: покрикивал на выстроившихся поперек дороги людей.
Столыпин вышел из кареты, а с другого боку и отец Петракей поспешил, чтоб поперед крестом путь губернатора осенить.
– Капитан,
Свитки, но чистые, суконные. Сам старый хозяин в сапогах, сыновья попроще, в ременных чунях, вроде русских лаптей. Зато в валеных шляпах, которые подчеркивали их достоинство. Женщины в ситцевых платьях – отнюдь не в домашней тканине. Одна из молодаек на вышитом рушнике держала хлеб-соль… и чарку из того самого «шкла», про которое толковал отец Петракей. С низким, но не робким поклоном:
– Почастуйтесь, пан-гаспадар, кали ласка!..
– Ласка!..
– Это как ваше «пожалуйста», – вывела из затруднения Алеся. – Але поласковее…
– Ласка?.. Это прекрасно!
Капитан с обидой наблюдал, как губернатор отщипывает хлеб от каравая, макает в соль… а потом и чарку берет, без всякой брезгливости пригубляет.
– Что, отец? – обратился Столыпин к старику. – Хлеба хватило до новины?
Видно, старик не все понял, замялся, потому Алеся шепнула ему на ухо:
– Не будзе ганьбы, стары пень!
Переусердствовала, расслышал Столыпин. И поспешил успокоить:
– Не будет, хозяин. Неплохо живете? Крыша крепкая, хлеб, видать, свой, да и водочка казенная. Арендатор?
Это слово старик знал, на старшего сына, который вышел из дома тоже в сапогах, уважительно кивнул:
– Гэта ён арендник.
Столыпин все-таки плохо представлял, как себя вести с молчаливыми, настороженными поселянами. Все они с детства усвоили: добра от власти не жди!
Однако ж откуда прознали о приезде начальства? Столыпин заранее маршрут не определял, тем более каждому хуторянину не сообщал, – куда дорога выведет. Вот тебе и телеграф – самый точнейший!
Попрощавшись с этими хуторянами, дальше он уже ничему не удивлялся. Даже самый бедный хуторок под драной соломенной крышей – видать, в бескормицу для коровки содрали, – и тот встречал «пана-гаспадара» у дороги. Правда, тут уже с плачем, с протянутой детской рукой. И муж не стар, и жена еще в рабочей поре, а ребятишки босые и в рваных холщовых рубашонках. Канючат:
– Пане добродеи… пане!..
Старшие уже лет по тринадцати – пятнадцати помалкивают. Но вид затрапезный и голодный.
Положив в замызганную детскую руку невиданный, наверно, в этой семье червонный, ни о чем не расспрашивая, он ехал дальше.
Пока вниз по Неману шла дорога, а там отвернула в сторону Польши. Моста на литовскую сторону не виделось. Это удивляло: разрушился мосток или нарочно не строят переправу?..
Разгадка пришла, когда дорога, отойдя от Немана и покружив по хуторам, уперлась в некое пограничье: речка невеликая, но переправы на польскую сторону тоже не было. Не доверяли соседи друг другу, не доверяли…
А как еще покружил по западным окраинам губернии, так и вовсе убедился: силком не заставишь мосты наводить!