Столыпин
Шрифт:
В уездных городишках, куда собиралось заранее оповещенное дворянство, лишь с небольшой примесью учителей, почтарей, попов да ксендзов, уже откровеннее говорили, без всякого белорусского мыканья:
– Шановный пан губернатор! Что делать, ограждаем свои приграничные маёнтки…
– Своя шляхта жизни не дает. Зачем нам еще пускать с той стороны?
– Ага, земство, ваше сиятельство? Оно хорошо, если наше.
– Отпишите в Петербург, пан губернатор, чтоб от засилья нас освободили…
И это дворяне! Что же говорить о каком-нибудь учителе или аптекаре?..
Поколесив неделю по Гродненщине и лишь денек отдохнув, Столыпин с помощью губернского секретаря засел за отчет.
Выборы?..
К сорока годам он был не настолько наивен, чтобы верить в честные выборы! Да в таком пестром крае. Кто богат, тот и сват. Кого может выбрать хуторянин, что и соломенную крышу на своей хате проел? Да хоть и гродненский аптекарь, к которому он послал своего управителя, – после недельного вояжа по пыльным дорогам Гродненщины болела голова от нудной «жальбы» и началось несварение желудка от бесконечных дворянских застолий.
Аптекарь слыл уважаемым человеком, да ведь еврей!.. Еще большая головная боль!
Из взбаламученной Польши бежать евреям дальше было некуда – Гродненщина представлялась землей обетованной.
Поляк.
Хоть для еврея, хоть и для здешнего русича!
Как не раз выходило в истории России, победители жили хуже, чем побежденные. Лучшие земли издавна принадлежали шляхте. Что, свои лучше?.. Они еще о чем-то думали, когда в вековом противостоянии Польше нуждались в саблях и пиках мужицких, а сейчас с какой стати?
Ополячивание белорусского боярства началось еще в XVI веке, а дальше больше. И не только сами поляки в том повинны; «польскость» стала как рыцарский знак. Каждому рядовому дворянину не терпелось приписать себя к шляхте и говорить не иначе как «по-польску». Пожалуй, свои-то помещики били батогами похлеще! Да и не называли себя иначе как шляхтичами. Крепостное право, отмененное по России законом, здесь никто не отменял. «Хлоп», «быдло», «жид» – все были под шляхтой, пускай и белорусского рода. Какие уж тут выборы!
Сам помещик, и не из малых, Столыпин летними ночами хватался за голову: вот еще напасть!..
Но тринадцать лет жизни в этом Западном крае не прошли даром. Он поскрипывал старым паркетом, думал… Что видел министр Плеве оттуда, из Петербурга?
Земство?
Земские гласные?..
Назначенные губернатором?..
Верно, назначь ты своей властью этих земских гласных – и вся недолга. Так министерской строкой и прописано было в проекте.
Ночной паркет поскрипывал под ногами губернатора. Нет, нет! Помещичьи усадьбы начинали полыхать уже и по России, а здесь будет еще хуже. Не велик город Гродно, и не так уж много интеллигентствующих болтунов, а едкое, как щелочь, словцо витало над головами: «назначенец!» С неизбежной добавкой: «губернаторский…»
Губернаторский назначенец?!
Только местного Костюшки здесь не хватало!
Тогда что – всеобщие прямые выборы?
Да, но не забудь: кто богат, тот и свят.
А богатый – кто?..
Он, поляк, ненавистник каждому, живущему в этом краю!
Вот и встанут стенка на стенку…
…поляки…
…крестьяне…
…мещане…
…учителя…
…почтари…
…аптекари…
…нищие театралы…
…возникшие недавно газетчики…
То бишь католики, православные, протестанты, иудеи, даже оставшиеся с монгольских времен магометане. Не зря же некоторые местечки, как и по России, носят явные восточные названия; например, Телеханы – «тело хана» здесь было захоронено. Вот так-то. И сюда заходили степняки.
Не захоронят ли в местечковой драчке и нынешние прожекты губернатора? Черная тень Костюшки нет-нет да и проступала на белой стене дворца; если она похоронила все благие начинания Понятовского, так чего ей стесняться перед Столыпиным?
Да! Но что предложить великомудрому петербургскому министру-полицейскому?..
Он долго не решался и самому себе высказать давно созревшую мысль. Высказалось уже под утро, когда за Неманом, шумно рвущимся здесь, в узкой городской горловине, всходило ясное, праведное солнце.
Коллегию выборщиков?..
Да!
Они-то и выберут земских гласных?..
Да!
Без всякой фанаберии шляхетской?!.
Да, да!
В таком случае в земских гласных должны быть и крестьяне, и мещане, даже евреи…
Окончательный вариант своей записки к министерскому проекту он писал уже без секретаря. Собственной правой рукой, которую поддерживал рукой левой. Вот уже сколько лет дурная пуля князя Шаховского, давно вытащенная, все-таки держала хлипкий нерв. При большом волнении не только бокал – и обычная чернильная ручка могла выпасть из руки, наставив клякс…
Но министрам отвечают чистой прописью. Старайся, старайся, служивый губернатор!
Записка вышла чистая. Но на другой день служебный пакет никак не давался. А звать секретаря не хотелось, хотя правая рука дрожала и немела…
Вдобавок он забыл, что это был час, назначенный для «беларускай мовы». А при таком школярстве – главным кто? Учителка. Ей дано было право в этот час входить без доклада в кабинет.
Заслышав за спиной шаги, он попытался отложить истерзанную облатку пакета, но учителка – она ведь зоркая.
– Петр Аркадьевич, разрешите помогу?
Что оставалось? Ему еще раньше пришлось признаться, что иногда подводит правая рука. Учителка ведь и писать на «мове» учила. Как скроешь?
Над чем он бился добрых полчаса, она в пять минут покончила. И губернской печатью, под горячий сургуч, запечатала.
– Разрешите, и адрес…
– Нет!..
На него смотрели непонимающие, широко раскрытые глаза. Он опомнился, извинительно добавил:
– Адрес должен быть написан моей рукой.
И еще извинительнее:
– Милая Алеся, сегодня занятия оставим. Я не в духе. Пше прашем вашу ручку, пани?..
Бедной белорусской дворянке, наверно, впервые в жизни целовали руку. Она выскочила в слезах.
Но таких ли уж горьких?..VII
Что-то Петербург стал слишком пристально присматриваться к губернатору Столыпину. Плеве прислал краткую, но внушительную телеграмму: «БЛАГОДАРЮ МНОГИЕ ВАШИ ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПРИНЯТЫ». Всесильный фаворит, министр финансов Витте, сделавший карьеру еще при Александре III, уже без обиняков правительственной депешей сообщал:
«Под моим непосредственным руководством и с одобрения Его Императорского Величества, начинает работу «Особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности». Честь имею предложить: 1) возглавить губернский комитет этого Особого совещания; 2) войти полноправным членом-консультантом в руководящее Бюро вышеназванного совещания.
Ваши познания о нуждах крестьянской России не оставляют сомнения, что Вы будете весьма полезны при реформировании главной хозяйственной отрасли нашей.
Надеюсь, уважаемый Петр Аркадьевич, на полное Ваше взаимопонимание и поддержку всех добрых начинаний».
Это было посерьезнее, чем предложения министра внутренних дел…
Разговаривать с Витте доводилось, но Столыпин прекрасно знал постулаты этого удивительного человека. Он железной рукой поддерживал закон от 14 декабря 1893 года, запрещавший, с некоторыми неисполнимыми оговорками, выход из крестьянской общины, в то время как нынешний губернатор и в Ковно, и здесь всячески
Как совместить несовместимое?
Сергей Юльевич Витте попал на глаза царю, когда был простым чиновником Юго-Западной железной дороги, но настырным и дерзко бесстрашным. Как раз в разгар Балканской войны. Железную дорогу до границы выстилали шпалами как обычную мостовую; некогда было, по примеру немцев, готовить металлические шпалы. Да и зачем? Эк лесу-то в России! Сосновые, несмоленые чурбаки пластали прямо по зыбкому песку, в то время как Германия использовала крепчайший гравий. Когда было возиться с гравием российским генералам?! Быстрее, быстрее перебросить войска в Болгарию… Отец-генерал рассказывал, что эшелоны с его корпусом ехали истинно под молитву: «Сохрани и помилуй, Господи!» Опаснее, чем на турок в штыки идти: там хоть твердая земля, а здесь вагоны мотало, как телеги какие. Ржавые колеса скрежетали на ржавых, кое-как набросанных рельсах. Езда была смерти подобна!
Молодой инженер Витте, только что назначенный на эту дорогу, убавил скорости «до говновозного лошадиного шага», как ругались защитники Балкан, не получая вовремя подкреплений. Более того, он высадил на одном полустанке кавалерийский полк, как раз из корпуса генерала Столыпина, и принудил уже настоящим лошадиным шагом скакать на войну. Что, новый военный министр объявился?! Главнокомандующий?! Покойный отец смеялся: «Как его только саблями не изрубили!» Кроме драгун и гусар, дело-то приходилось иметь с великими князьями да и с самим императором, который той же дорогой добирался до Балкан. Над шумливым железнодорожником навис военно-полевой суд… но как всегда в России – пока суд да дело, Александру III вздумалось разогнаться на хлипкой дороге «на всю катушку»; тихо ездить он не любил. И тут, под Харьковом, какой-то железнодорожник задерживает царский поезд и предписывает дальше следовать «согласно установленным скоростям». А кто и что может «установить» императору?! Заслушав неподобающий шум на одной остановке, Александр III самолично вышел из своего вагона и мощным плечом растолкал свиту, окружившую настырного железнодорожника.
– Кто таков? Почему стоим? Почему держат мой поезд?!
Вместо того чтобы пасть ниц, плюгавый железнодорожник ответил:
– Потому, ваше императорское величество, что при таких скоростях я не могу гарантировать вашу безопасность. Крушение неминуемо. Поезд слишком тяжел, два паровоза к тому ж…
С императором следовали и министр путей сообщения, и министр двора, и генералы. Оплеуха была убийственна:
– Никаких ограничений! А с этим… – указал на глупого железнодорожника, – разберитесь достохвально!
И разобрались бы, припомнив кавалерийский полк…
Да недалеко ушел поезд – два мощнейших немецких паровоза на беспредельной скорости вдребезги разворотили наскоро уложенный путь…
Император со всей свитой как раз изволил кушать знаменитую гурьевскую кашу, как…
…вагон вздрогнул…
…встал на дыбы…
…гурьевская каша вместе со сливками полилась на роскошные прически дам…
…кому щепки в «причинное место»…
…кому ножка стула в лицо…
…визги…
…стоны…
…крыша вагона осела на весь золотоносный муравейник…
Император, при своем богатырском росте, держал на плечах эту погибельную крышу.
Мертвых убрали, раненых перегрузили в спешке присланные из Харькова другие вагоны. Речь государя была на удивление спокойна и покаянна:
– Предупреждал же меня этот железнодорожник! Нет, не послушался.
И в добавление:
– Найти и доставить ко мне!
Так начался немыслимый взлет Сергея Юльевича Витте – вначале начальником Петербургско-Московской железной дороги, потом министром путей сообщения, а теперь и министром финансов.
Как было не знать Столыпину столь примечательного фаворита! Сменился царь-государь, поменялся двор, а фавор, кажется, остался и при сыне Николае…
Это был уже не тот железнодорожник, что, к ужасу придворных, перечил богатырю-государю. Да и государь оказался другим; ему дела не было ни до крестьянских общин, ни до крестьянских хуторов. Всеобщее «успокоение» требовалось; тишь да благодать!
Но кому «благо дарить»?!VIII
Гуляя вокруг дворца по островному парку, связанному с городом лишь узким виадуком, – истинно запоздалая мысль о рыцарских замках! – Столыпин пытался и на придорожном песке некий новый замок возвести. Нога часто останавливалась и чертила носком лакированного, легкого полусапожка странные чертежи. Дома. Изгороди. Сараи. Погреба и амбары. Коровьи стойла и курятники. Бани и рыбацкие тони… Чушь какая-то… И самому непонятная. Тем не менее в походном блокноте рука, сегодня совершенно здоровая, чертила карандашом вполне понятный ответ царскому любимцу:
– Извольте знать, Сергей Юльевич? Первое: расселение крестьян на пустующие земли, стало быть, на хутора…
– Второе: ликвидация нынешней чересполосицы, при коей Юрасю приходится прыгать через Петра, а Петру через Миколу…
– Третье: болота, кочки, чертомыжник! Стало быть, нужны кредиты для мелиоративных работ по всей губернии…
– Четвертое: не полагаясь на общину, которая здесь в самом скверном состоянии, следует обратить всемерное внимание на земледельческую кооперацию, каковая уже доказала мне свои привилегии в Ковенской губернии…
– Пятое… и далее: улучшение сельхозорудий и закупка, с последующим собственным производством, новейших сельскохозяйственных машин…
…внедрение многопольных севооборотов, чтоб картошку десятки лет не сажали по картошке, а жито не сеяли бы веками по житу…
…стало быть, я говорю о сельскохозяйственном образовании крестьян, без чего ни один пункт моей программы не будет исполним. Гродненская сельскохозяйственная школа моими заботами может быть прообразом и для всей остальной России…
Эта школа возникла еще до него, но вела нищенское существование. Он, побывав там, назвал ее «крестьянским университетом».
Увлекшись, обещал и деньги сыскать в нищем губернском бюджете. Но самому с горькой усмешкой виделось: грошики для этого «университета» достанет из собственного кошеля… Как подтверждал опыт всех его прошлых начинаний.
Что? Кто-то хочет возразить?..
Недреманное око, наделенный правом беспокоить губернатора в любой час и в любом месте, бежал от канцелярского флигеля.
– Петр Аркадьевич! Из Новогрудка телеграфируют! Там холопы захватили две шляхетские усадьбы и грозят сжечь, если паны не вернут якобы захваченные некогда земли!..
– И что?
– Я послал вестового к полицейместеру. Десяток конных, наверно, соберет, тут недалеко, к утру успокоят.
При объезде губернии Столыпин был и в этом маленьком, но древнем городке. Прекрасное место. Прекрасно угощала местная шляхта.
– Кто?
– Жечь хочет?..
– Землю кто захватил?
– Так из богатых там только двое и есть, сами видели: пан Скорняковский да пан Столповский…