Столыпин
Шрифт:
Устал. Грудная жаба донимала. Сердце требовало покоя. Старый домашний доктор, Карл Иванович, настаивал:
– Батенька, пора подумать о себе. Да, да, поизносились!
С невеселым предчувствием он погрузил в министерский вагон всю свою ораву, беря в расчет и слуг, и гувернанток… и обязательную охрану.
На этом настоял уже генерал Герасимов. В Москве и Петербурге опять постреливали, в Киеве взорвалось несколько бомб…
XI
– Вот, Олюшка, я снова помещик!
Она смотрела на него с любовью. Но какая-то побочная тень, как на предгрозовой Нерис, набегала на спокойное после сна лицо. Литовцы утверждают, что Нерис была женщиной, прорвавшейся сквозь грязи и хляби к своему суженому Нямунасу. А разве Ольга – не женщина? Что она чувствовала под далекие еще раскаты грома?
– Помещик?.. – прильнула к нему стеснительно. – Надолго ли?.. Какой ты теперь помещик, Петя?
– Ты хотела сказать – какой я теперь мужик?..
Она молчала затаенно.
– …а вот такой, вот такой!..
Она привыкла покоряться ему во всем, в том числе этой утренней, внезапной блажи. Одно только:
– Петечка, не ломай мне косточки. Ты забыл, что я уже старуха?..
– А вот посмотрим, старая, посмотрим!
Куда и грудная жаба подевалась?! Поди, в занеманские болота ускакала. Там ей и место! А здесь, на противоположном высоком берегу да на высокой семейной кровати, сухо, тепло и уютно.
– Оленька, а знаешь ли ты, что за день сегодня?!
– Как не знать, Петечка? Двадцать семь годиков!..
– Тебе-то?.. Да не может того быть! Девятнадцать,
Ровно столько ей было, когда он сделал предложение и подал прошение о вступлении в брак. Официальная свадьба состоялась уже в октябре, но своим, личным свадебным днем они считали 23 июня; тогда после долгих слез и мольбы он еще горячей после объятий рукой и накатал прошение. Ольга по всем церковным канонам числилась нареченной невестой убитого на дуэли брата Михаила – по сути, вдова. Без прошений такие дела не делались. 23 июня и стало их свадебным днем. Хотя первая дочка, Мария, родилась на следующий год в октябре – ничуть не раньше заповедного срока. Гостям, приглашенным на сегодня, такие интимные подробности ни к чему. Хоть и не кругла дата, а все равно будет: «Горько! Горько!..» Можно даже и пошутить: «При наших-то летах надо кричать: «Сладко! Сладко!»
Ольга притихла со слезами на глазах. Что бы ни говорили, но это прекрасно, когда женщины плачут, лежа под мужской рукой. И уж совсем ни к чему тревожить их покой. Чего скрестись у двери? Чего постукивать поварешкой?..
Петербургский повар-генерал. Да что там – поважнее генерала!
– Ольга Борисовна…
Ну вот, всю утреннюю дрему вспугнул.
– Не вся закуска согласована… Ольга Борисовна?..
Ни слез, ни утренней нежности у нее уж как и не бывало. Из-под руки встрепенулась. Хозяйка!
Поликарп Поликарпович…
– Сей минут… через пять, не долее… буду в твоем распоряжении.
Ну вот и уплыла в белом шелку. А ему что – одному додремывать?..
Нет, Господи благослови. За стол да не остывшей еще рукой вчерашнее дочирикивать. Гости соберутся только к обеду. Соседи. Родичи, Маша да зять, да его друзья, в том числе и американские… поставщик породистого скота да его весьма породистая дочка…
Надо посидеть за столом, письменным, пока в гостиной, за другим столом, не закружилась гостевая карусель.
В нынешнее счастливое лето он, помимо всего, писал большую работу о будущем России, да что там работу – целую книгу!
Он пророчил повсеместное самоуправство, то бишь земство любимое. Здесь, в Западном крае, это пророчество было особенно заметно. Стоило ему поселиться вновь как помещику – и без особой вроде подгоняловки с его стороны вновь оживилась кооперация. Как ни странно, этому помогал и отец Элизабет. Американцы – удивительный народ! Они слушать не хотят о какой-то русской духовности, зато прекрасно считают деньги, будь то доллары, марки или вздорожавшие с началом реформ рубли. Резонно! Сколько элитного, дорогого скота можно продать поштучно? Да всего ничего. На каждого бедняка – по бедняжке. Иное дело – оптом. Тут не единая телка, не единый бык – целый гурт набирался. Американец уже знал, что это русско-степное слово. Значит, грузи в трюм парохода сотню-другую нетерпеливо мычащих невест вместе с десятком спокойных женихов – и гони до Клайпеды без останову. А дальше, вдоль Нямунаса, можно и с остановками. Самоходом, гуртом этим русским. Американский гуртовщик, ковбой то есть, и сам, как матерый бык, помыкивал:
– М-мы!.. М-мы к вашим услугам! Сколько надо, столько и пригоним. Хоть телок, хоть быков-производителей.
Кооперация шла от разраставшихся хуторов. От богатых крестьян, которые обратными пароходами отправляли в Европу масло и мясо в несчитанных пудах.
Вот она, цена земства… и всех других реформ!
Но на крестьянских хуторах разыгравшемуся политическому аппетиту было уже тесно. Может быть, Столыпин и переоценивал успехи Соединенных Штатов Америки… под влиянием Элизабет, то и дело заскакивавшей в Колноберже вместе с отцом… но опыт перенимал. Не все получается, не все… Ведь местное самоуправление должно опираться на верхние эшелоны власти; в России же они увязли в непролазной бюрократической трясине – похуже недалеких мазовецких болот. Значит, что потребно?!
Потребны многие хозяйственные министерства, как то…
…Министерство труда…
…Министерство социального обеспечения…
…Министерство по использованию российских недр, богатством неисчислимых…
…Министерство вероисповедания, оно необходимо в такой стране, как Россия, где бок о бок живут и православные, и католики, и мусульмане, и иудеи…
…Значит, и Министерство национальностей…
От российского Министерства национальностей он вполне логично перешел к международному парламенту. Большевики-марксисты трубят в свой рог: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Но не одна же голытьба должна соединяться. Хотя идея-то правильная. Только звучать она должна иначе: «Все цивилизованные страны – соединяйтесь!» В единое целое. Без войн и кровавых споров. Ради общего блага. Истинное братство, как Христос завещал!
(Сам того не подозревая, Столыпин закладывал основы будущей Организации Объединенных Наций. Жаль, что неукротимому реформатору не суждено было воплотить эту идею в жизнь…)
Но Столыпин был прозорливый практик. Он чуял, что в Европе к концу 1911 года уже попахивало порохом. Германия перевооружалась, лила свои знаменитые крупповские пушки, строила грозные для морских держав подводные лодки.
Поэтому он, находясь как бы в «полуотставке», то и дело вырывался в Петербург. А там не успевшие удрать в отпуск министры. Военные. Флотоводцы. В Цусимской катастрофе Россия потеряла почти весь свой флот, исключая разве что крейсер «Порт Артур», которым командовал такой же сумасшедший адмирал. Мало что понимая в морском деле, но кожей чувствуя неподкупного союзника, Столыпин успел добиться назначения адмирала министром морского флота, и тот уже вовсю крутил волну, поднимая с морского дна крейсера, эсминцы, линкоры, миноносцы…
Одно за другим даже в это отпускное время шли заседания Совета Министров с повестками…
…«О поощрении отечественного судостроения»…
…«О постройке судов для Черноморского флота»…
…Еще раз, «О возрождении Черноморского флота»…
…Особое совещание «По делам Дальнего Востока», конечно же, опять военный флот…
…Накануне отъезда в Киев очередное «Заседание по судостроению»…
Вместе с этим были еще и другие заседания…
…о реформе полиции…
…о помощи пострадавшим от неурожая…
…о присоединении к Санкт-Петербургской губернии двух приходов Выборгской губернии. Это с военной целью: объединить глубоководные гавани Кронштадта, Петербурга и Выборга.
Словно он под каким-то Божьим кнутом торопился.
Или Германия подгоняла!
«Германия со своим большим населением, вне всякого сомнения, задыхается на своей сравнительно небольшой территории. Ее стремление расширить свою территорию на восток легко может послужить поводом к войне против России. Один лишь Бисмарк, сравнительно хорошо знавший Россию, не раз предупреждал германского императора, что всякая война против России очень легко поведет к крушению германской монархии».
Как в воду глядел премьер-прозорливец! Обе монархии, германская и российская, рухнули почти в одно и то же время. С разницей всего в один год. А что такое год? Секунда по меркам истории!Часть одиннадцатая Убийцы и убиенный
I
Пути Господни неисповедимы.
Тем более неисповедимо, где и когда пересекутся судьбы таких людей, как русский столбовой дворянин Петр Столыпин и местечковый еврей-террорист Дмитрий Мордке…
Он не любил свою родовую фамилию. Так уж повелось среди местечковых, особенно молодых, людей. Родовая фамилия мешала жить; вымышленная, «нарисованная», как они говорили, – открывала простор на все четыре стороны света. Для нее не существовало черты оседлости. Если нос, конечно, не слишком велик…
Нос у Дмитрия Мордке был вполне приличный. Поэтому думай, ищи. Как говорят все эти Ивановы да Петровы – ищите и обрящете.
Поиски он начал еще в гимназии,
Чем хуже их Мордке?!
Дмитрий Богров. Чинно и благородно. Не хуже Льва Троцкого! Извините-подвиньтесь, господа смышленые. Новый герой идет. Без всякого вашего краснобайства. Один. Единый и неповторимый.
Характер вполне подходящий: наглый, как сама жизнь. А что в нынешней жизни может быть лучше наглости?
Но все-таки Дмитрий Мордке сильно приукрашивал свою роль в семейном клане. Не он, а его дед Григорий Исаакович впервые произнес это слово: «Богров». Он принадлежал к теократической еврейской аристократии. В его роду по материнской линии были исключительно раввины. Да и воспитывался в строгих ортодоксальных правилах, в хедере изучал древнееврейский язык и корпел над схоластическими трактатами талмуда. Но втайне от родителей и учителя-меламеда выучил русский язык и, закрывшись в чулане, запоем читал романы. «Ты пошел той опасной дорогой, которая ведет прямо в геенну», – отчитывал его меламед. Поздно, поздно! Григорий Мордке прорвал черту оседлости, поскольку для богатых евреев законы были не писаны. Он стал купцом третьей, а потом и второй гильдии, поскольку с родичами-раввинами порвал и занимался крупными винными откупами. Дорога в Петербург ему была открыта. И уже не тайно он познавал русский язык и русскую культуру – между винными откупами писал исторический роман «Еврейский манускрипт». XVII век, времена Богдана Хмельницкого; за его подвигами Григорий Мордке, назвавшийся Богровым, следил со смешанным чувством восхищения и ужаса. Москали воевали с поляками, поляки с казаками и теми же москалями, а между ними металось бесчисленное местечковое население. Тут паны, москали и казаки были единодушны: «А геть их обратно в пустыни!..» Однако ж обратной дороги не было; при трех разделах Речи Посполитой еврейское население Малороссии все увеличивалось и увеличивалось. Ни царь Петр, ни все последующие женщины-царицы ничего не могли с этим поделать. Русские дипломаты жаловались иностранным послам: «Поляки жестоко отомстили нам за раздел Польши. – «Чем же?» – «Они дали нам евреев. Право, не знаем, что с ними делать…»
Едва ли знал это и винный откупщик Григорий Мордке, в одночасье ставший знаменитым писателем Богровым. Да, да. Его «Записками еврея», напечатанными Некрасовым в «Отечественных записках», зачитывалась не только русская интеллигенция – для образованных евреев они стали настольной книгой. Хотя ортодоксов и возмутило сатирическое описание местечковой жизни, невежества раввинов и нелепых суеверий. А Григорий Мордке-Богров совершил еще и смертный грех отступничества: на закате жизни принял православие. В этом случае еврей ли, магометанин ли становился полноправным русским человеком.
Вряд ли Дмитрий Богров оценил подвиг деда. Время было такое: без веры и цели в жизни. В хедер он не ходил, синагогу не посещал, а жить хотел на широкую ногу. Закончив Киевский университет и зачисленный помощником присяжного поверенного, делами он почти не занимался, довольствуясь содержанием богатого отца. Какие дела, когда сам воздух пахнет порохом? Среди сверстников Дмитрия Богрова носился крылатый лозунг: «Мы, евреи, дали вам Бога. Дадим и своего царя». Помощник присяжного поверенного читал отнюдь не служебные протоколы, а появившиеся как раз «Протоколы сионских мудрецов». Там черным по белому писалось:
«Необходимо достичь того, чтобы кроме нас во всех государствах были только массы пролетариата, несколько преданных нам миллионеров, полицейских и солдаты. Тогда тайное правительство выйдет из тени, все народы примут иудаизм и миром будет править властелин из рода царя Давида».
Об этом можно было порассуждать за чашечкой кофе. Род Богровых был настолько хорошо обеспечен, что родители могли послать Дмитрия и его старшего брата Владимира за границу, в Мюнхен, чтоб углубить юридические науки, а заодно и отвратить от соплеменников-бузотеров.
Ах, как часто ошибаются родители, и еврейские в том числе!
Двоюродный брат к тому времени уже был членом РСДРП и поддерживал связи с Лениным. А сам Дмитрий быстро перешел от коммунистов-максималистов к откровенным анархистам – Михаилу Бакунину и Петру Кропоткину. Его не интересовало то, что сами вожди бомбы не бросают и с браунингами за пазухой по улицам не шастают. Зачем, когда полно вокруг дурачков-ученичков?
В моде были эксы. Это не называлось грабежом. Грузин Джугашвили называл это благородно: экспроприация. Но люди вроде Богрова в партийном крохоборстве не нуждались.
– Я сам себе партия, – сказал он нарочито громко и публично.
И даже написал статью для нелегального «Анархиста». У Богрова было прозвище: «Митька-буржуй». И как всякий буржуй, он мог покрасоваться чистоплюйством:
«Анархисты-коммунисты Киева категорически отвергают всякое содействие к улучшению материального положения товарищей путем денежных экспроприаций на том основании, что такая экспроприация есть не что иное, как переход денег от одного собственника к другому, и что она не имеет никакого революционного значения».
Ему, конечно, возражали:
– А жить?.. Жи-ить на что? Наши революционные девочки тоже денежки любят.
Вряд ли друзья Богрова предполагали, что спорят не с товарищем-революционером, а… с секретным агентом охранного отделения.
Слова словами, но даже богатого содержания отца уже не хватало. Не побираться же крохами партийной кассы, раз заявил: «Я сам себе партия!»
Когда пришло время собирать воедино пышки и шишки, начальник охранного отделения Киева полковник Кулябко под гнетом неопровержимых улик признался:
– Как-то однажды ко мне в охранное отделение явился неизвестный и, отрекомендовавшись студентом Киевского университета Богровым, предложил свои услуги по части сотрудничества в охранном отделении.
Как было не принять услуги студиоза! Назначили жалованье и присвоили агентурную кличку «Аленский».
Это было еще в начале 1907 года.
По невообразимой случайности именно в это время министр внутренних дел Столыпин изыскивал не всегда благородные меры против революционеров-террористов, утвердил «Секретную инструкцию». Она должна была вербовать в союзники лиц, арестованных в связи с каким-нибудь революционным делом:
«Ознакомившись с такими лицами и наметив тех из них, которых можно склонить на свою сторону (слабохарактерные, недостаточно убежденные революционеры, считающие себя обиженными в организации, склонные к легкой наживе и т. п.), лицо, ведающее розыском, склоняет их путем убеждения в свою сторону и тем обращает их из революционеров в лиц, преданных полиции».
Но предложения всегда превышали спрос. Богров пришел в полицию без всякого принуждения. Истинно, как «склонный к легкой наживе!»
Отцовских денег ему не хватало еще и потому, что он страстно любил рулетку. Долг в полторы тысячи рублей надо отдавать.
Вот и вся «революционная убежденность»!II
«Каждое утро, когда я просыпаюсь и творю молитву, и смотрю на предстоящий день как на последний в жизни и готовлюсь выполнить все свои обязанности, уже устремляю взор в вечность. А вечером, когда я опять возвращаюсь в свою комнату, то говорю себе, что должен благодарить Бога за лишний дарованный мне в жизни день. Это единственное следствие моего постоянного сознания близости смерти как расплаты за свои убеждения. И порой я ясно чувствую, что должен наступить день, когда замысел убийцы наконец удастся».
Немыслимая ясность мысли.
Пророческое предчувствие…
Он был все-таки министром внутренних дел. Особых пристрастей к полицейскому ведомству не питал, но ведь ему приносили ежедневные доклады, доносы, выписки из протоколов, в том числе и суждения о собственной персоне. Счет покушениям он потерял, но их насчитывалось уже не меньше десятка.
…Роза Рабинович…
…Бэлла Лапина…
…Карл Трауберг…
…Фейга Элькина…
…Лейба Либерман…
Иных уж нет, а те далече… Как взорвавший себя на Аптекарском острове смертельным портфелем некто Забельшанский. Фамилии могли быть неверны или вообще вымышлены, да и всплывали они не сразу, а какое-то время спустя. Иногда после виселицы или каторги. Но суть одна: охота! На зайца, на лося, на волка… или на человека?!