Столыпин
Шрифт:
И следом опять телеграммы:
31.10.1905. «Здоров положение без изменений городе спокойно уездах много человеческих жертв».
1.11.1905. «Сегодня хоронили одного убитого рабочего, хотели грандиозную манифестацию. Весь гарнизон был на ногах. Рабочие были у меня. Я с ними говорил и имел успех, так как граждане рабочие не выкинули даже черного флага, как того хотели…
В уездах все-таки пугачевщина. Каждый день несколько убитых и раненых.
Точно война!..
Не
2.11.1905. «Здоров телеграфируй какого числа ты могла бы выехать для посылки вагона».
3.11.1905. «Здоров, благополучен не безпокойся если будет перерыв известиях при первой возможности высылаю вагон с надежным жандармом».
Вот еще два письма, точные даты которых установить не удалось:
«Милая, душка моя, хотя я изнурен работою с 8 ч. утра безоглядно до 1 ч. ночи (а еще папка с бумагами не тронута), но хочу поговорить с тобою.
Дни идут плохо. Сплошной мятеж: в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими… Войск мало и прибывают медленно. Пугачевщина! В городе все спокойно. Я теперь безопасен, чем когда-либо, т. к. чувствую, что на мне все держится, и что если меня тронут, возобновится удвоенный погром. В уезд выеду конечно только с войсками – теперь иначе нет смысла.
До чего мы дожили. Убытки – десятки миллионов. Сгорели Зубриловка… исторические усадьбы. Шайки вполне организованы.
Целую, обожаю тебя, ангел. Деток целую».
«…Дорогая, глаза слипаются, утомлен, но боюсь новой забастовки и пишу. Вчера часа два просидел в Ртищеве и не дождался Сахарова, ночью вернулся в Саратов по тревожной телеграмме о том, что в Петербурге началась опять всеобщая забастовка. Какой ужас! Неужели я опять буду разобщен с тобою. Сегодня приехал Сахаров, он очень мил, говорит – что приехал помогать нам. Также говорит о том, что меня прочат в министры, а ты, душа, уже горевала. Слава Богу, мне никто ничего не предлагал, а уже газеты начали по этому поводу ругаться. Да минует меня чаша сия.
Целую, люблю, твой»
Российский гранит сотрясается, надо что-то предпринимать. Но что? Земельная реформа? Ведь именно земельный голод – одна из первых причин сотрясения. Впрочем, этого уже мало, требуют политических свобод и участия общественности в управлении государством.
Витте вернулся из Америки, заключив Портсмутский мир с Японией, и считал себя в силах решить эти проблемы. Для начала – успокоить крестьян. Успокоить постепенно, чтобы пока не очень ослаблять общину. Власти колеблются: в результате немедленная реформа отклоняется, а принимается манифест об отмене с 1 января 1907 года выкупных платежей.
Снова пошли проекты, сомнения, иносказания. В результате проект главноуправляющего землеустройством и земледелием Кутлера, за которым стоял Витте, был свергнут всеми министрами как нарушающий принцип неприкосновенности частной собственности.
Сталкивались взгляды, велась борьба не только проектов, но и живых людей, желающих удержать свое положение, поставить на нужную карту. Неподвижный консерватизм был еще крепок. Даже А. В. Кривошеин еще неподвижен,
18 октября 1905 года Александр Блок пишет такие строки:
Еще прекрасно серое небо, Еще безнадежна серая даль. Еще несчастных, просящих хлеба, Никому не жаль, никому не жаль! И над заливами голос черни Пропал, развеялся в невском сне. И дикие вопли: «Свергни! О, свергни!» Не будят жалости в сонной волне… И в небе сером холодные светы Одели Зимний дворец царя, И латник в черном не даст ответа, Пока не застигнет его заря. Тогда, алея над водной бездной, Пусть он угрюмей опустит меч, Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезной За древнюю сказку мертвым лечь…Эти стихи отражают страсти Пятого года. Черный латник – статуя на крыше Зимнего.
Правда, через два месяца Кривошеин в записке царю скажет: «Укрепление в сознании крестьянства понятия о неприкосновенности частной собственности здесь может быть достигнуто… посредством облегчения каждому члену общины выделиться из ее состава с участком надельной земли… Достаточно сделать крестьянина собственником, чтобы он осознал всю чудовищность экспроприации чужой собственности».
Столыпин еще губернаторствует, не ведает ничего о том, что его мысли выражаются другими людьми. До Николая II наконец доходит возможность иной аграрной политики, он начинает понимать, что община ограничена. Теперь и Витте приходит к осознанию необходимости крестьянской единоличной собственности. Он выступает перед Государственным советом, доказывает политические и экономические преимущества выхода из общины, торопит принять решение.
Госсовет – против, «против общей ломки крестьянского быта накануне созыва думы».
Витте нажимает, доказывает, что в Думе крестьяне будут увлечены авантюристами и за обещания прибавки земли пойдут на что угодно, поэтому нужно еще до Думы открыть им иную перспективу: независимую, отдельную, личную.
Вот-вот крестьянин станет из «полуперсоны» (Победоносцев) личностью?
Нет, проголосовали. Витте проиграл. Это было 10 марта 1906 года.
Решающий год
В конце апреля 1906 года Столыпина вызвали в Царское Село и предложили пост министра внутренних дел. Сперва он отказался, но после слов Николая: «Прошу принять этот пост, я вам приказываю» – согласился.
К этому времени и для Николая, и для многих петербургских чиновников Столыпин был человеком, на которого можно опереться. После ожесточенных столкновений крестьян с властями в Саратовской губернии, которые были пресечены благодаря бесстрашию и распорядительности Столыпина, его авторитет стал достаточно высоким.
Вот благодарственная телеграмма Столыпину от царя:
«Саратов. Губернатору Столыпину. Осведомившись через Министра Вн. Дел о проявленной вами примерной распорядительности, выразившейся в посылке по личной инициативе отряда войск для подавления беспорядков в пределах Новоузенского уезда Самарской губернии и издавна ценя вашу верную службу, объявляю вам мою сердечную благодарность. Николай» (4 января 1906 года).