Стоп. Снято! Фотограф СССР

Токсик Саша

Я обхожу здание кругом и предсказуемо обнаруживаю с другой стороны пандус для разгрузки с металлической сварной лестницей и дверь без опознавательных знаков. Тяну ручку на себя. Открыто.

Пришлось мне по молодости пару месяцев поработать грузчиком в гастрономе. Там царило подобное раздолбайство, хотя на дворе стояли куда более беспокойные девяностые.

Длилось оно до тех пор, пока пара алкашей не прошла через заднюю дверь на склад и не унесла оттуда ящик водки. После этого в коридоре поставили видеокамеру. Но чтобы запирать

дверь?! Нет, ни в коем случае. А как же бегать курить?

Прохожу по одинаковому для таких мест крашеному коридору, заставленному с одного бока коробками. Слева открытый дверной проём, завешенный марлевым пологом. Чтобы мухи не налетели.

Через щель видно женщину лет около тридцати, с аккуратной причёской в дорогом брючном костюме. Сразу вспоминаю Подосинкину. Видимо, этот вид одежды у деловых дам — писк сезона.

Женщина воюет с большой стопкой бумаг, пересчитывая что-то на архаичных счетах. Щелк-щелк! —так и мелькают под её длинными ухоженными пальцами костяшки. На ногтях маникюр, и видно, что делала себе не сама. Первый раз встречаю такую особу в советском прошлом.

— Здравствуйте, — решительно шагаю внутрь.

— Вы к кому, молодой человек? — хмурится, кажется, я сбил её со счёта.

— К вам Людмила… забыл ваше отчество, простите ради… ради… — не знаю, как она отнесётся к упоминанию бога, даже в обиходе. — В общем, простите.

— Людмила Прокофьевна, — говорит она.

— Честно сказать, непохожи, — вырывается у меня, — вы намного красивее.

Женщина внимательно смотрит на меня, а потом улыбается. Словно солнце выглядывает в хмурый день.

— Надоели уже с этим фильмом, — говорит она, — ну что им стоило назвать героиню как-нибудь иначе? Людмила Дмитриевна? Или Людмила Степановна?

— Людмила Дормидонтовна, — предлагаю, — тогда никто бы не стал сравнивать столь эффектную женщину, как вы, с какой-то "мымрой".

— А вы не молоды, чтобы рассуждать о женской красоте? — смеётся она.

— Это моя работа, — говорю, — я же фотограф. Собственно по этому вопросу я к вам и пришёл.

— Фотографировать меня будете? — спрашивает.

— Обязательно, — говорю. — Но сначала надо плёнку купить. А то фотоаппарат есть, а плёнки нет.

— Долго же вы до нас добирались — она поддерживает шутливый тон. — Не спешили. Обед у нас.

— Так чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног, —отвечаю, — но, к сожалению, некая Натаха с утра умчалась на склад ради романтического свидания с таинственным Михаилом, и разрушила мои планы.

— Вот сучка, — со смаком произносит Людмила Прокофьевна, — и эти дряни хороши "на минутку вышла", "только что видели". Покрывают её. — Она смотрит на часы. — Через полчаса зайди, купишь всё, что нужно.

— Людмила Прокофьевна! — молю я, — мне через час в Берёзове быть надо. Меня к вам Стапан Дмитриевич отправил, сказал что вы "исключительной души женщина и красоты неописуемой".

— Врёшь ведь, — снова смеётся она, — Митрич и

слов таких не знает, не то чтобы вслух произнести. Надо же, взял себе ученика, старый сыч. А ты молодой, да наглый. Далеко пойдёшь, коли не споткнёшься. Ладно, шагай за мной.

Она встаёт из-за стола, и оказывается ростом почти с меня. Особенно в итальянских туфлях на высоком каблуке. У меня на такое глаз намётанный, не одну сотню брендов сфотографировал. Вряд ли такая обувь в её магазине продаётся.

Работники торговли в Советском Союзе — особая каста. Даже, оказывается, в таком вот районном универмаге.

Всех трёх сотрудниц мы застаём в отделе гигиены. Усевшись в кружок, они едят суп из одной двухлитровой банки. При гневном стуке каблуков начальницы испуганно вскакивают, а, видя рядом с ней меня, округляют глаза.

— Наталье передайте, когда появится, чтобы сразу ко мне в кабинет, — командует заведующая, — Настя, а ты обслужи молодого человека.

— Так обед же?

— Я что-то непонятно сказала?

— Всё понято, Людмила Прокофьевна, сейчас сделаю!

Рыжеволосая девица вскакивает и чуть ли не бегом направляется в отдел фототоваров.

— Спасибо, огромное! — говорю.

— Смотри, я запомнила твоё обещание, — грозит пальцем заведующая.

Она, не прощаясь, направляется к себе. Вот это походка. Даже Подосинкиной с её комсомольским задором далеко до этой знающей себе цену дамы. Чуть полные, но прекрасно очерченные ягодицы покачиваются при каждом шаге. Нарочно она так делает, или я давно девушек на каблуках не видел?

— Молодой человек! — выводит меня из ступора рыжая Настя, — что вы будете брать?

— "Свема 65", десять упаковок, пожалуйста, — я рассматриваю витрину. Кассеты ещё… тоже десять.

— Пластмассовые или металлические? — продавщица сама любезность.

— Металлические. Ещё рукав, пожалуйста.

Признаться, я чуть не забыл про это чудесное приспособление. Фотоплёнка в это время продаётся в рулонах. Перед тем как вставить её в фотоаппарат, плёнку требуется заправить в кассету. Делать это надо в абсолютной темноте, либо использовать специальный рукав, в который, как в муфту, засовывались обе ладони. А дальше ловкость рук, и никакого мошенничества.

— А это у вас что?!

— Не знаю, — морщит лобик Настя, — компас, наверное. Только он уже давно у нас лежит. Его не берёт никто.

Нет, девочка, это не компас. Эта штука называется "экспонометр" и не какой-нибудь, а Ленинград-6. Лежит себе в универсаме города Кадышев, и не знает о своей ценности.

Сейчас про этот прибор мало кто вспоминает. Каждая приличная камера обладает встроенным экспонометром, который под каждую выдержку подберёт нужную диафрагму, а под диафрагму — выдержку. Даже Киев-10, и знакомый мне по прошлой жизни Зенит-Е имели в своём устройстве такое устройство, пускай не настолько чувствительное и точное, как то, что лежит сейчас передо мной.