Стопроцентно лунный мальчик
Шрифт:
— А, ну прости, чувак! Мне плохо даются длинные имена.
— Не переживай. Имя необычное, так что его часто коверкают.
— Потому мы и зовем его Мус, — пояснила Клеллен.
— Ага. — Иеронимус криво усмехнулся. — Меня многие так называют. Если хочешь, можешь тоже звать меня «Мус».
— Ну, не знаю, — дружелюбно засмеялся Пит. — Я уж лучше напрягусь. Люблю трудные задачи! У всех моих знакомых имена простые, как у меня: Пит, или Бад, или Кен, или там Слинни — тоже коротенькое имя. А у тебя вон какое классное! Постараюсь
Иеронимуса поразила такая дружеская непосредственность, причем не только по отношению к нему самому, но и к тем двоим. Раньше они встречались всего один раз, и притом не особо тепло.
— В общем, — продолжал Пит, уставившись на свои здоровенные кроссовки, — я хотел извиниться за то, что вел себя как какашка тогда, в ротонде.
Вот уж чего Иеронимус никак не ожидал.
— Ты о чем? Совсем ты не вел себя как какашка, — соврал он.
— Ну, там, хамил, требовал, чтобы ты похлопал Слинни по плечу, а сам даже «пожалуйста» не сказал. Еще нос грозился тебе сломать, кажется.
Иеронимус в жизни своей не испытывал такой неловкости — и одновременно торжества. Довольно странно, ведь он практически и не вспоминал ту встречу. А если приглядеться, нельзя было не признать, что Пит ему даже нравился. В конце концов, не может он быть совсем уж плохим, если Слинни с ним встречается. Воспитание требовало вежливо ответить на извинения этого олуха.
— Да ладно, я тоже был неправ. Мог бы сразу хлопнуть ее по плечу, когда ты попросил, а я стал выпендриваться.
— Да, но я потом сообразил — Слинни же серьезно учится, ей неприятно, когда ее отвлекают от разных умных занятий. А я полез.
— Да ничего страшного, Пит, — настаивал Иеронимус, изумляясь этому неожиданному состязанию в извинениях. — Можно подумать, если человек хорошо учится, его уже нельзя и по плечу похлопать?
Пит не нашелся, что ответить, и задумчиво уставился в окно.
— В общем, Слинни мне все растолковала, и я понял, что вел себя не очень хорошо.
— Все нормально, Пит.
— Вы со Слинни давно дружите?
Иеронимус дернул плечом.
— С третьего класса.
— Она часто о тебе говорит.
— Вы с ней много общаетесь? — не удержался Иеронимус.
— Ага, довольно-таки. В субботу я ее водил на предварительный матч по телеболу между Ловет-тауном и Гагариным. Ей понравилось.
— Правда? Не знал, что Слинни интересуется спортом.
— Не, если матч интересный, она знаешь как увлекается! Мы договорились: она ходит со мной на соревнования, а я с ней — в музеи, в кино, на разные поэтические вечера. Я открыл для нее мир спорта, а она для меня… ну, знаете, мир фильмов, книг, живописи даже и еще массу музыки, я о такой и не слышал никогда. А знаете, в чем мы с ней полностью согласны? Моя машина, «Проконг-девяносто», в прекрасном состоянии, три года езжу! Слинни от нее в восторге. Нам больше всего нравится гонять по шоссе при свете Земли, рано-рано утром,
Иеронимус заставил себя улыбнуться и сказал, немного помолчав:
— Это классно, Пит.
— Я даже прочел ту книгу, по которой ты делал доклад на прошлой неделе. Слинни мне скопировала перевод твоего дяди. Классная книга. Странная очень, но классная.
— Пит, мне приятно это слышать. Мы ведь сначала готовили доклад вместе, а потом Слинни вдруг передумала и взяла себе другую книгу, в паре с другим учеником.
— Угу, она мне говорила.
— А со мной она больше не разговаривает.
— Правда?
— Ага. С того самого дня, как мы тебя встретили в ротонде. Когда это было — три недели назад вроде? С тех пор она на меня смотреть не хочет. Я думал, она и доклад мой не слушала, пока ты вот сейчас не сказал, что она скопировала для тебя «Шального древоволка».
Пит со смехом покачал головой:
— Да она без конца про твой доклад талдычит! Считает, что это прямо нечто гениальное.
Иеронимус промолчал, глядя в никуда, потом отвернулся к окну, за которым проносились в неоновом блеске далекие жилые дома.
Пит наклонился к нему.
— Слышь, чувак, мне очень нужно тебя кое о чем спросить.
— Да, конечно, спрашивай.
— Я знаю, что Слинни учится в классе для ботанов. Чтобы туда попасть, нужно быть жутко умным. Обычно, если человек учится в ботанском классе по какому-нибудь предмету, то и по всем остальным тоже. Вот как Слинни. А она недавно о тебе сказала совсем странную вещь. — Пит понизил голос до шепота, чтобы Брейгель и Клеллен не услышали. — Сказала, ты учишься с ботанами только по трем предметам, а по всем остальным… с дебилами?
Иеронимус улыбнулся и так высоко поднял брови, что очки перекосило. Он ожидал какого-нибудь каверзного вопроса о лунарном офтальмическом символяризме, о четвертом основном цвете или о защитных очках, а тут вон что — старая дурацкая история с дебилами и ботанами.
— Это правда. Я — ботан и дебил одновременно.
Пит был потрясен до глубины души.
— Я же видел, как ты носишься через толпу по коридорам! В школе давно ходят слухи, что один очкарик — ох, извини, стопроцентно лунный парень, — учится сразу и в элитных, и в коррекционных классах, и вынужден бегать через всю школу, чтобы успевать на уроки. Значит, это ты?
— Да, Пит. Это я.
— Знаешь, у тебя невероятная скорость! Проносишься мимо, как метеор. Идем по коридору с друзьями, треплемся о чем-нибудь таком обычном — ну, там, обсуждаем вчерашний матч или еще что, и вдруг — вжик! Призрак с планшеткой и стилусом в руках мелькнул, и нету его. Каждый день такое. Никто не знает, кто ты, никто не учится с тобой в одном классе, а ты сам, кажется, общаешься только с ботанами и с дебилами. Тогда, в ротонде, мне и в голову не пришло, что ты и есть Призрак. Скорость у тебя что надо!