Сторно
Шрифт:
Командиры разошлись по секторам, и там сразу же началось оживлённое движение и внутренняя перестройка. В нескольких местах вспыхнули драки. Я не стал обращать на это внимание и поспешил в гражданский сектор, как самый неуправляемый и проблемный.
– Кто старшие? Подойдите сюда.
Из сбившейся в кучу толпы вышли три женщины и два пожилых мужчины. Я не стал рассусоливать и сказал то же самое, что и военным. Они вернулись к толпе, и там сразу же началось хаотичное движение, раздался плач, крики и многие ломанулись к воротам.
– Назад!! Если хотите погибнуть, можете ломиться на колючую проволоку. А если хотите выжить и спасти детей немного подождите.
Военные моментально организовались. Толпа водителей побежала к машинам, несколько команд направились к складам, другие начали готовить раненых и больных к погрузке.
Весь лагерь стал походить на разворошённый муравейник, и в этой бурлящей человеческой массе сразу выделилось несколько групп агрессивно настроенных пленных, которые орали на блатной фене, откровенно демонстрируя независимость и неподчинение. Таких уродов набралось около сотни. Я сразу понял насколько они опасны в этот самый ответственный момент. Приказав бойцам загнать их в один из освободившихся секторов, я приблизился к колючке и, стараясь быть спокойным, проговорил, не повышая голоса:
– Слушать сюда, кодла. Пока я излагаю все заварите хлебало, чтобы не буробить блудняк не по масти. Ломился вам вышак в этом душняке, или в лучшем случае рога мочитьпока не зажмуритесь, но сегодня вам вольный подгон на халяву обломился. И, что в ответку? Вместо спасибо вы кипеш затеяли и своими культяпками размахались. А коли так, мазурики несуразные, предупреждаю, если ещё кто варежку не по делу раззявит, вот этим карамультуком загашу, и рука не дрогнет. Как только зону освободим, валите к едрене фене. Нам вы без надобности.
– Не по понятиям базлаешь, начальник!
– Оставь свои резоны при себе, и понятия своим толкуй. Вы уже по кадык накосячили. Нежданчиком фартово откинулись, а благодарности от вас я пока не слышу. А потому сидите тихо и тёрки трите, как дальше жить собираетесь.
Под моим жёстким взглядом их наглые улыбки полиняли и сползли. А их главарь, осознав полный и окончательный облом, громко скрипнул зубами, скользнул и пропал за спинами своих шестёрок.
А тем временем в зоне стало быстро увеличиваться число бойцов, переодетых в новую форму и с новыми винтовками. Кое у кого появились ручные пулемёты ДП. Мои ребята и бывшие пленные помогали грузить в машины раненых, детей и больных. Многие на ходу грызли сухие пайки. Наверняка, им станет плохо, но разве можно удержать тысячи голодных людей при виде еды.
Через два часа после освобождения лагерь уже походил на воинскую часть. Конечно, во всём чувствовалась неустроенность, но всё равно эта сила уже было способна воевать и прорываться к своим.
Напоследок оставалось одно важное дело, которое я специально откладывал. Через Балю я вызвал командиров вплоть до батальонов и сообщил, что собрал их как свидетелей наказания предателей. И пока все подходили к площади, я подошёл к кучке палачей.
– Кто из вас Павло Гаджет? Повторяю, кто Павло Гаджет?
Из толпы вытолкнули высокого, парня с наглым взглядом выцветших глаз, всклокоченными волосами и узкими губами.
– Откуда такая кликуха, коль не секрет?
– Тебе всё
– А, ты, значит, цивилизованный? Небось дома по золотому телефону названивал и из ресторанов не вылезал?
– Те телефоны которыми я пользовался, тебе и не снились, – предатель оскалился в волчьей улыбке, – что такое телевизор, поди, и не знаешь?
– Это ты про сотовую мобилу и плазму что ли?
– Т-ты откуда… это… – его лицо побледнело, а наглая ухмылка поблекла и сползла.
– Мелко ты плаваешь, задница наружи, Павло, или как там тебя в 21 веке называли.
– Вован, – он затравленно огляделся и громко сглотнул.
– Уж не тот ли, которого в Люберцах на стрелке замочили?
– Д-да… но… – его зубы стукнули, а в горле ёкнуло.
– Купе в вагончике помнишь? – мои пальцы сомкнулись на его горле. – Видишь, как встретиться довелось. Загулялся ты подонок по белому свету. Мне бы хрен с тобой, как ты жил там. Но здесь ты стал палачом и у тебя руки по локоть в крови невинных людей. За тобой числятся чудовищные преступления. Тебя казнят, и ты в запределье до скончания времён будешь слушать плач убитых тобой детей и стоны замученных женщин и стариков. Ты там по шею будешь сидеть в крови расстрелянных тобой раненых бойцов. Готовься к вечной смерти, тварь. – Моя хватка стала сильнее, а воздуха в его лёгких стало меньше. Лицо предателя побагровело, потом посинело. Глубоко посаженные бесцветные глазки Гаджета вылезли из орбит, судорога искривила его тело, и от его жуткого хрипа по спине пробежал холодок.
Через четверть часа добровольцы из числа заключённых расстреляли палачей, а Павло Гаджета повесили так, что он мог ногами чуть касаться земли. Его мозг был обречён на медленное умирание, и я уверен, что нового перевоплощения ему не видать.
В пять вечера лагерь опустел. Часть освобождённых разбежалась по лесам, но основная масса упрямо двинулась колонной на восток. Как и обещал, я прогнал блатных. Они сразу сбились в несколько банд и порскнули в лес. Колонна бывших пленных, которых теперь язык не поворачивался так назвать, не смотря на плотный строй, растянулась на полторы версты. И если бы не гражданские, нас можно было бы принять за стрелковую дивизию на марше. Бойцы качественно выпотрошили склады и экипировались во многом лучше, чем некоторые кадровые части, начавшие войну без оружия и снаряжения.
Колонна ползла непозволительно медленно, и я нервно оглядывался, всем нутром чувствуя, что нужно успеть уйти хотя бы за речку. Там на единственной дороге нас уже невозможно будет обойти с флангов. Во главе колонны сразу за Ганомагом тащился танк и две машины с первым взводом, а сзади колонну замыкали шесть грузовиков с зенитками и сорокапятками на прицепе и вторым взводом. Я буквально разрывался между головой и хвостом колонны, поскольку был нужен и там, и там.
Мотаясь туда-сюда, я обратил внимание, что ближе к вечеру воинская колонна поредела редеть. На мой вопрос полковник Гаев ответил, что некоторые сомневались в благополучном возвращении из плена. Они хотели и рвались воевать, но не верили особистам, о которых ходили страшные слухи. Я не стал ничего выяснять, и ничего не предпринимать, в этой войне каждый выбирал свою дорогу. Больше того, в глубине души я понимал ушедших, поскольку уже хорошо изучил замашки местной гебни. Как потом выяснилось, во главе с майором Вяхиревым колонну покинули пять сотен бойцов, которые организованно ушли в лесной массив. Теперь в колонне помимо восьми сотен гражданских шагало около четырёх тысяч стрелков.