Стороны кисти

Иртегова Екатерина

– Вы так пристально на меня смотрите, словно собираетесь нарисовать не то, что я задал, а меня самого. Присаживайтесь. И я, пожалуй, отойду подальше.

Эля села на свою родную табуретку, внезапно ставшую неудобной и шаткой. Солнце светило всё ярче, но её морозило. Пальцы стали деревянными,

а рисовать Неву перехотелось. Мимо проплывали нервные маленькие катера и неуклюжие плоские корабли побольше. С палубы одного из них пассажиры стали махать художникам и показывать большие пальцы. Одногруппники замахали и зашумели в ответ – теплая погода явно способствовала приветливости в воздухе. Но её это всё не касалось, возникло ощущение, что попала в другую вселенную, без эмоций и красок. Затошнило, как при качке.

– Эль, ты чего? Вся фиолетовая стала. – Гриша потрогал ее за колено.

– Вызови мне такси, пожалуйста, нехорошо мне.

– Что с тобой?

– Просто вызови.

Ничего не объясняя, через пять минут она встала и не уверенной походкой пошла по направлению к дороге. Когда к группе подошел Степан Петрович, Гриша сказал, что Эля заболела.

* * *

Как добралась домой, Эля помнила смутно. Стянув ботинки и плащ, прямо в джинсах легла под два одеяла, успев отметить на часах – четырнадцать ноль ноль.

Снился шторм. В голову били порывы ветра, волны безжалостно подбрасывали и бросали, подбрасывали и бросали. Сквозь грязный туман проступило пятно. Оно все приближалось. Всё ближе, ближе. Нестерпимо громко кричала чайка, так отчаянно и тревожно. Пятно было уже совсем близко, превратившись в полуразрушенный корабль. На мачтах трепыхали и хлестали грязные тряпки. За штурвалом кто-то стоял. Белая рубашка рулевого ослепляла посреди серо-черного марева. Чайка кричала всё громче. Ближе. Ближе. Из тумана выплыло ухмыляющееся лицо

Степана Петровича в черно-белой бандане.

«Вам нравится такое искусство? Нравится?»

Крик чайки проник в голову до острой боли. Эля открыла глаза. Телефон нещадно надрывался. На экране высветилось: «Звездочёт».

– Алё.

– Элька, живая. Ну даёшь, блин. Где ты?

– Только что была в какой-то жопе. Сейчас вроде дома.

– Я тебе звоню уже часа четыре. Если б сейчас не взяла, приехал бы сам.

– Не надо Гриш, я в порядке. Вернее, не в порядке, но тут, и вот. Ложись спать. Завтра поговорим. Там спрашивали, что ушла-то?

– Я всё уладил. Приходи в себя и все тебя ждут обратно, в искусство.

– Ой, не надо сейчас так высокопарно. Давай, Гриш, спасибо тебе. Спишемся.

В квартире было по-гадкому темно и душно. Эля включила высокую напольную лампу под белым абажуром и распахнула балконную дверь. Занавеска вздыбилась к потолку, мелкие капли полетели в лицо.

– Погодка как обычно. Встречаем лето. – Эля поняла, что проснулась с абсолютно мокрой головой. Джинсы вмуровались в ноги.

– В душ и воды. А там посмотрим. Чаёк или что покрепче.

Ощущения в теле и на душе были гадкие – как будто наелась колючих живых рыбок из аквариума.

Ванна с высокой пеной вызывала двоякие чувства – с одной стороны успокаивала и расслабляла, а с другой стороны дико бесила, потому что горячая вода могла согреть тело, но в отношении мыслей и нервов была бессильна.

Конец ознакомительного фрагмента.