Стороны света

Когтева Рина

– Лучше сядьте, Канцлер, – предостерег Мадог.

Этель не ответила. Она вспомнила черную воду в Храме моря, из глубины которой ей слышался голос.

Я прощаю тебя. Я всегда буду с тобой. Я всегда тебя прощу.

Море и воздух стали черными. Этель почувствовала, что ей нечем дышать. Запах, какой странный и мерзкий запах… Пыль, тление, что-то знакомое так пахнет. Что это? Человеческая кожа. Человеческая кожа, когда превращается в пыль, издает этот чуть заметный, но ни на что не похожий запах. Темно. На груди как будто бы лежит гранитная плита. Нельзя пошевелиться, чтобы вздохнуть, нужно поднять эту гранитную плиту. Каждый вдох дается все тяжелее и тяжелее. Кто я? Я не помню своего имени. Я ничего не помню. Иногда я вспоминаю

какое-то слово, но я не понимаю, что оно значит. Я понимаю только, что оно имеет ко мне какое-то отношение. Я не понимаю, какое. Это странные звуки, непонятное для меня сочетание. Л-а-з-а-р-у-с. Что это такое? Что это значит? Как тяжело дышать… как же тяжело дышать…

Лодка качнулась, Канцлер потерял равновесие и упал на одно колено. Вода успокоилась, и теперь он смотрел на свое отражение. Рядом появилось еще одно лицо. Этель посмотрела в глаза отражению Мадога.

– Лазарь жив, – прошептала Этель.

– Может быть и так, – ответил Мадог.

– Я его видел. Мне его показали. Он похоронен заживо.

– Тогда ты не успеешь его спасти.

Этель покачала головой. Мадог помог ей подняться.

На берегу Канцлера ждала его охрана. Он с удовольствием отметил бледные лица солдат. Канцлер и Мадог попрощались.

– Благодарю вас, милорд, – Канцлер учтиво поклонился.

Мадог хмыкнул, поклонился в ответ и прошептал Канцлеру:

– Мы не расстаемся.

Канцлер вежливо кивнул. Со стороны он выглядел раздраженным.

Проклиная все на свете, уставшая как собака Этель шла к своим комнатам по темным коридорам Палладиума. Ее шатало от бесконечной тряски экипажа, после подъема по лестнице на острове Мор ноги болели так, что каждый шаг отдавался зубной болью. Канцлеру хотелось только одного: смыть с себя грязь в горячей ванне, а потом упасть на кровать и не просыпаться трое суток. Последнее, конечно же, относилось к смелым фантазиям. У своих дверей она увидела прислонившуюся к стене тень. Слава богу, Капитан вернулся.

– Что тут было в мое отсутствие, Капитан?

Тень не шелохнулась. Это показалось Канцлеру подозрительным.

– Господин Канцлер…

– Кто вы? – резко спросила Этель.

Она чуть приоткрыла дверь, и свет упал на лицо неизвестного ей человека в военной форме Востока.

– Господин Канцлер, у меня приказ Лорда сию же минуту проводить вас к нему.

– Что за чушь вы несете? Я всего несколько часов назад попрощался с лордом Мадогом.

– Я говорю не о лорде Мадоге, господин. Вас хочет видеть его милость лорд Востока Родор.

Банар! Какого черта!? Как?! Этель несколько раз медленно и глубоко вздохнула, надеясь на то, что в полумраке ее замешательство не будет заметно.

– Конечно, – наконец, ответила она, – если лорду Востока угодно меня видеть, то я вынужден подчиниться.

Проклятый Банар… Как ему это удалось, черт его подери? Впрочем, во всем есть свои плюсы: у Родора нет многолетней истории вражды с Лазарем. Возможно, он окажется достаточно благоразумен, чтобы помочь Этель спасти Императора и тем самым избежать неминуемых военных выкрутасов Казимира. Да, подумала Этель, Родор – лучший из возможных вариантов. О том, что будет с Мадогом, она подумает потом.

ГЛАВА 3. ВОСКРЕШЕНИЕ

В тронном зале горит добрая сотня свечей. На троне сидит бледный как полотно Сигизмунд, почти что Сигизмунд II, от короны Запада этого мальчика отделяет всего лишь одна незначительная формальность. По правую руку от Сигизмунда, сидит его мать – вдовствующая императрица Марта, по левую руку – его брат, принц Валтасар, который беспомощно вертит головой по сторонам, не понимая, почему он оказался в этом месте, и почему нигде нет его отца и этого доброго дяди, который

спас его собаку – Канцлера Эльте. За троном Сигизмунда стоит Казимир, тоже бледный, потому что теперь между ним и обещанной ему ноб властью над Западом стоит все та же незначительная формальность. Формоз стоит чуть в стороне. И уж ему ли не знать, что эта формальность может сломать весь их блестящий план.

Формоз всегда считал себя очень талантливым интриганом и выдающимся лжецом, но сейчас он жалел об обилии собственной лжи, точнее даже о том, от скольких людей он скрывал правду: Казимир не знает, что Эльте жив, и что он поехал в Целлу к Мадогу, Мадог не знает, что Казимир привез с Юга не только план свергнуть Императора, но и странное обещание, которое он дал черным ноб. Сам же Формоз даже не подозревал о том, как именно Казимир обещал открыть ноб путь на Север. Вот так вот, кто-то оболгал и великого лжеца. Сейчас все это было критически важно: знал бы Казимир, что Эльте жив, – не стал бы так поспешно закапывать Лазаря в могилу, знал бы Мадог, что тут замешаны ноб, еще бы сто раз подумал, прежде чем заманивать к себе Эльте и развлекаться с ним как кошка с мышью. Ну и конечно, если бы Формоз знал, что Казимир намерен уничтожить его бога, то уж точно и пальцем о палец бы не ударил, чтобы ему помочь. Но сейчас уже ничего нельзя было изменить.

Дверь в тронный зал отворилась, и в комнату вошли три человека в красных плащах с капюшонами на лицах. Формозу показалось, что с их появлением температура в комнате поднялась на добрый десяток градусов.

Красные отшельники. Казалось бы, те же жрецы Багала, но на самом деле они не имели к племени, управляемым Формозом, никакого отношения. Красные отшельники жили в Огненной земле, на тонком перешейке суши, соединяющем Запад и Юг, который ежедневно содрогался от извержений огненных гор. Они жили на склонах этих гор, никогда их не покидали, молились Огненному богу и признавали только его власть, презирая жрецов из Горда. Императору они также не подчинялись, считая его человеком далеким от истинной веры. Сейчас эта троица явилась в Горд, явно страдая от его чистого воздуха, в котором не витала черная вулканическая пыль, только с одной единственной целью – огласить завещание Императора Лазаруса.

Да-да, именно так. Никто вообще не подозревал, что у Лазаря есть завещание, а уж тем более что он доверил его Красным отшельникам. Конечно, это была старая традиция, но уже несколько столетий ни один император Запада не оставлял подобного документа. Или, как вполне мог допустить Формоз, Красные отшельники могли не оглашать их завещания из неких своих соображений.

В зале висела гробовая тишина. Формоз заметил, что у входа начала скапливаться стража. Казимир – идиот, сколько бы стражников он ни собрал, они не смогут ничего сделать с Красными отшельниками: эти святоши имеют часть силы самого Багала, если хоть один человек посмеет поднять на них оружие, то они сожгут его на месте. Говорили, конечно, что это просто сказки, но Формозу лет тридцать назад пришлось увидеть такую сцену, это было самым впечатляющим зрелищем в его жизни.

– Император Лазарус доверил нам свою последнюю волю, – раздался глухой голос из-под капюшона.

А их лица? Ни один нормальный человек не сможет смотреть на такое без содрогания, их лица – это сплошной шрам от ожога, в качестве инициации Красные отшельники входят в огонь, они выживают, но их тела навсегда остаются изуродованными.

– Мы пришли, чтобы объявить ее, – руки в красных перчатках достали пергамент из складок плаща. Красный отшельник начал читать. – Великим Императором Запада Лазарусом III завещано исполнить его последнюю волю безотлагательно и точно в соответствии с его указанием. Император Лазарус завещает: корону Запада своему старшему сыну Сигизмунду, в случае, если Император Сигизмунд будет слишком юн, чтобы принять корону со всеми ее тяготами, Император Лазарус завещает назначить регентом при нем…