Сторож сестре моей. Книга 2
Шрифт:
Ди Поссант, одна из сотрудниц отдела маркетинга, нерешительно сказала:
— Похоже, она неплохо сработалась с Чарльзом. Я знаю, она ценит его мнение. Может, если он поговорит с ней, его суждение покажется ей более объективным. Если она поймет, что ей предстоит играть весьма ответственную роль для блага компании, возможно, Чарльз сумеет уговорить ее сходить к Эдди, нашему торговому агенту из «Сакса», к которому мы обращаемся, когда нужно выбрать одежду для фоторекламы.
— Хорошая мысль, — сказал Ример.
— Сначала давайте посмотрим, во что нам обойдется проекционное телевидение, —
В тот же вечер, когда Бенедикт и Луиза одевались, чтобы пойти в театр, он задал ей вопрос, который хотел задать уже давно.
— Ты никогда не жалеешь, что не продалась фирме «Эвербах»?
Луиза издала короткий смешок.
— Я? Разве мое слово что-нибудь значило? Это было целиком и полностью твое решение, разве нет? — Прежде, чем он успел ответить, она торопливо продолжала: — Нет, Бенедикт, конечно нет. Я всегда верила тебе, когда ты говорил, что Фейнер уничтожит душу и сердце компании. Как бы там ни было, мне никогда не нравились швейцарцы.
«А поляки? — подумал он. — Нравятся ли ей поляки?»
Она сидела перед зеркалом у туалетного столика, он опустил до пояса верх ее пеньюара, накрыв ладонями груди и лаская соски, любуясь отражением в зеркале.
— Что ты почувствовала, увидев на экране свою младшую сестру в образе роковой женщины? Я даже не подозревал, что у нее есть грудь, пока не посмотрел этот фильм из Лас-Вегаса.
— Если я поверю в это, тогда я поверю чему угодно.
— Завидуешь?
— Чему?
— О, не знаю. Ее молодости, ее будущему, но, конечно, не красоте. Ты в тысячу раз красивее.
— Ее будущему? — Луиза безуспешно пыталась освободиться от его рук. — Я молюсь только о том, чтобы она поверила, что у нее оно есть. Первые несколько месяцев, когда мы были так близки, она доверяла мне и плакала вместе со мной, день за днем, ночь за ночью. А сейчас она как будто отдалилась. Возможно, мне это лишь кажется потому, что я очень волнуюсь за нее. Я все еще не могу поверить, что Петер и Кристина погибли, но не хочу подавать никаких надежд. Откровенно говоря, я не знаю, что делать, а ты говоришь, что положение в Чехословакии ухудшается, хотя хуже уже некуда.
Бенедикт нагнулся и поцеловал ее сзади в шею.
— Мне нравилось оставлять там свою отметину. Помнишь?
— Конечно, помню, но сейчас у меня сзади не такие длинные волосы, чтобы закрыть шею. — Она снова рассмеялась. — Может, у нас будет хороший повод испробовать новый гримирующий карандаш?
Бенедикт не засмеялся в ответ. Он продолжал поглаживать ее грудь, а потом сказал:
— Иногда я смотрю на Чарльза и чувствую себя совсем старым. Ты по-прежнему выглядишь очень молодо и стала еще красивее, если такое вообще возможно; и тут Наташа, другая версия тебя в юности, напоминающая мне о прошлом. Годы идут так быстро, и я не знаю…
Подобные мысли были ему совершенно не свойственны; Луиза была поражена. Она попыталась подняться и посмотреть ему в лицо, но его руки удерживали ее на месте.
— Ты не считаешь меня стариком?
— Разумеется, нет. Я никогда не думала и не думаю о возрасте, когда речь идет о тебе. Для меня ты всегда был самым потрясающим мужчиной на свете.
Если
— Тебе никогда не хотелось, чтобы я был моложе? Когда смотришь на Чарльза, например? Неужели тебе никогда не хотелось, чтобы мне было столько же лет, сколько ему, а ведь вы почти ровесники, или чтобы ты была на десять лет моложе? Как Наташа?
Луиза похолодела, но покачала головой, глядя сверху вниз на руки мужа, все еще сжимающие ее грудь. Теперь на его руках явственно проступали вены, да, это были старческие руки, но по-прежнему могучие, как и всегда… как сильные, загорелые руки Чарльза. Она издала слабый стон. Бенедикт истолковал его по-своему и был доволен.
— Я всегда сумею возбудить тебя, правда, котенок? Не остаться ли нам дома?
— А как быть с Рокфеллерами? Я думала, мы с ними встречаемся?
— Черт, разумеется. С тобой я обо всем забываю. — Бенедикт взглянул на часы. — Сначала дело. Удовольствие потом, любовь моя.
Завязывая галстук, он словно размышлял вслух:
— Интересно, есть ли у Чарльза личная жизнь? Пора бы ему найти себе новое увлечение, как ты думаешь? Пожалуй, пусть он сначала исполнит свои обязанности и позаботится, чтобы Наташу научили, чему следует, и подготовили к роли звезды, а потом дадим ему отдохнуть немного, чтобы он осмотрелся вокруг. Возможно, я позвоню Сьюзен и узнаю, нет ли у нее на примете подходящей кандидатуры. Должна же она помочь брату.
— Превосходная мысль, — ответила Луиза. Она гордилась собой. Ее слова прозвучали убедительно, словно она полностью поддерживала идею. Может, так оно и было.
Наташе казалось, что большую часть своей жизни она теперь проводит в путешествиях — на машинах, в поездах, на самолетах, колеся из конца в конец по гигантской Америке. Она представляла «лицо» «Луизы Тауэрс» и с помощью демонстраций с использованием поразительных возможностей проекционного телевидения создавала компании репутацию ведущей в области косметической дерматологии. Не сознавая этого, Наташа укрепляла и свою репутацию, пусть хотя бы как «сестры Луизы Тауэрс с волшебными руками».
Она привыкла держать собранный чемодан наготове. С помощью Эдди, торгового агента от «Сакса», она обзавелась новым гардеробом, выдержанным в приглушенных, но, слава Богу, по словам Луизы, не в похоронных тонах, Эдди расписал новые туалеты в выражениях, которые Наташа едва понимала: «В этом можно пойти куда угодно и когда угодно, и на работу и поразвлечься, от восхода до заката». Но она не «развлекалась». И не стремилась «поразвлечься».
С раннего утра и до позднего вечера она работала и работала — это все, чем она занималась и чем хотела заниматься. Она начала постепенно оживать только в последние шесть месяцев, с тех пор, как успешно выступила в Лас-Вегасе и Луиза приняла решение занять ее в рекламных турне с проекционным телевидением. Раньше, с момента приезда в Америку, чтобы как-то протянуть часы, дни, недели, ей приходилось притворяться, что на самом деле она не живет здесь, что она всего лишь загостилась у своей знаменитой сестры, что однажды она проснется и поймет, что пора возвращаться домой в распростертые объятия Петера.