Сторож сестре моей. Книга 2
Шрифт:
Шел сильный дождь, когда восьмого числа в шесть часов дня они подъехали к австрийской границе. Через нейтральную полосу было невозможно рассмотреть ни мост через Мораву, приток Дуная, ни строго охраняемые чешские сторожевые ворота.
Луиза не могла усидеть в машине. Шофер раскрыл огромный зонт, и они с Бенедиктом стояли под ним, тесно прижавшись друг к другу, вглядываясь вдаль. Прошло тридцать, сорок минут, но Луиза потеряла счет времени. Дождь навел ее на размышления о том, что обычно приходит в голову, когда человек тонет, — перед мысленным взором проносится целая жизнь. Она пыталась вспомнить, как выглядели отец, мать и даже Милош, мужчина, с которым она так ужасно обошлась, использовав
Луиза не могла соединить в своем сознании стройную девушку на свадебной фотографии с той маленькой девочкой так же, как и невозможно было найти хоть какое-то сходство восьмилетней Наташи из ее воспоминаний с молодой мамой на прошлогодней фотографии, где сестра, очень пополневшая, держала на руках ребенка, а муж стоял чуть сзади.
— Кажется, идет машина, — сказал Бенедикт, ласково убирая со лба Луизы намокшую прядь волос.
Луиза посмотрела на часы. Золотые, с бриллиантами — от знаменитого швейцарского часовщика Тюрлера из Цюриха. Они будут первой вещью, которую она подарит Наташе, когда та ступит на свободную землю. Без десяти семь. Медленно, напоминая проявляющийся снимок в затемненной комнате, в поле зрения появился автомобиль. Луиза задохнулась от слез. Это была не «татра», с лонжеронами, напоминающими плавники, и выступающими очертаниями двигателя, расположенного сзади. Это была жалкая, являвшаяся предметом постоянных насмешек, чешская «шкода», что даже в переводе на английский значило «жалость» или «стыд». Кто осмелился занять место ее обожаемой сестры в этом жалком подобии машины?
Луиза отвернулась, по лицу ее потекли слезы боли. Когда она снова посмотрела в ту сторону, машина все еще стояла у австрийской пограничной заставы. Через десять минут автомобиль медленно двинулся вперед. Дверца резко распахнулась. Высокий, нескладный человек в костюме, который был ему слишком велик, помогал выйти второму пассажиру. Высокой, изящной женщине в старомодном плаще безвкусного розовато-лилового оттенка. Женщина нервно осмотрелась по сторонам, потом взглянула на Бенедикта и Луизу, стоявших под зонтом. Она неуверенно шагнула к ним. Только тогда Луиза заметила, что «шкода» была фисташкового цвета.
— Наташа… — Ее голос упал до шепота. — Наташа! — закричала она.
Две женщины бросились друг к другу.
— Людмила, неужели это действительно ты?
— Да, сестренка. Это действительно я.
Лас-Вегас, 1970
— Твое здоровье, Наташа.
Чарльз привык к ее молчанию: она говорила ему, что молчит главным образом потому, что ей не хватает английских слов, а не потому, что нечего сказать. Ему не нужно было ничего объяснять. Он уже знал, как и многие другие сотрудники фирмы, что Наташа привыкла иметь свое собственное мнение.
Не важно, хватало ей запаса английских слов или нет, но она сумела дать понять, что находит уровень подготовки косметологов в Соединенных Штатах очень низким по сравнению с квалификацией, которую дают даже сейчас в нищей Дерматологической клинике в Праге, что в Чехословакии профессия косметолога считается престижной, чтобы получить ее, учатся несколько лет, и потому к ней относятся с гораздо большим уважением, чем, как оказалось, в Соединенных Штатах. От Луизы Чарльз узнал, что то же самое, по мнению Наташи, касается и персонала «Луизы Тауэрс», хотя она была достаточно тактична, чтобы не делать подобных заявлений публично.
— Извини, Чарли.
Ему нравился акцент, с каким Наташа произносила его имя. Когда-то и Луиза называла его «Шарли», но занятия
На самом дела она была исключительна. Дэвид, зять Чарльза, говорил ему, что даже пресыщенные девицы, работавшие в дирекции, настойчиво добивались сеансов косметического массажа лица у Наташи, так что, возможно, она была права насчет их системы подготовки. Он не собирался глубоко вникать в эти проблемы.
Они провели в дороге больше часа, направляясь из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас, где скоро должна была состояться одна из крупнейших офтальмологических конференций, когда-либо имевших место. В Лас-Вегасе, в отеле «Хилтон», компания «Луиза Тауэрс» подготовила три зрелищных показа косметики, чтобы таким образом отпраздновать союз между фирмой «Оптек», мировым лидером в области оптики, и «Луизой Тауэрс», который позволит навсегда решить проблему макияжа для девушек, пользующихся очками. Использовав новейшие приемы демонстрации, «Луиза Тауэрс» собиралась представить новые варианты теней, контурных карандашей для век и туши для ресниц наряду с соответствующими, недавно разработанными оправами очков различной формы, смоделированными для разных типов лица. Начиная с будущего месяца косметика для глаз впервые начнет продаваться в специализированных центрах «Оптек», расположенных в престижных магазинах — но, естественно, только косметика фирмы «Луиза Тауэрс».
Это было лишь одно из многих мероприятий, запланированных отделом маркетинга на ближайшие месяцы, явившееся следствием усиления конкуренции, вынудившей членов правления «Тауэрс» существенно увеличить инвестиции в свое косметическое подразделение. Чарльз никогда еще не был так занят, и ему приходилось постоянно думать о делах, поэтому лишь сейчас, за последние несколько минут, он обратил внимание на то, что маленькая чешка была не только очень молчалива, но и подавлена.
— Почему такой унылый вид? Предполагалось, что эта поездка даст нам отличный шанс прокатиться и отдохнуть.
Чарльз засмеялся, хотя ему было совсем не до смеха. Небольшое удовольствие — иметь дело с человеком, который неизменно пребывает в унынии. Ему такого даром не надо.
— Эй, Наташа, разве ты не знаешь, что любая женщина пожертвовала бы состоянием, только бы сидеть здесь рядом со мной, когда я за рулем этого дьявола? Неужели ты не слышала, «Эсквайр» недавно заявил, что я вхожу в десятку самых завидных женихов Америки?
— С.Квайр?
Чарльз вздохнул. Он пожалел, что завел об этом разговор.
— Так называется журнал. Забудь об этом. Шутка. Но мне по-прежнему любопытно, почему ты сегодня выглядишь еще несчастнее, чем обычно. А ведь ты признавалась, что я один из членов семьи, с которым ты можешь поговорить.
Чарльз резко прибавил скорость, и Наташу бросило на дверь «порше», так что ей пришлось ухватиться за приборную доску.
— Все дело в музыке. Мне больно ее слышать, — тихо промолвила она.
Чарльзу тотчас стало стыдно. Он выключил приемник, настроенный на его любимую радиостанцию, передававшую знаменитый хит Саймона и Гарфункеля «Мост над бурными водами». Никто лучше него не смог бы понять, что чувствует Наташа. После разрыва с Блайт он долго не мог выносить никаких песен о любви. Прошло не меньше двух лет, прежде чем он снова начал слушать музыку, и при этом ему больше не хотелось зареветь в голос, точно ребенку… А Наташино горе было гораздо ужаснее, чем его несчастье. Если бы он помимо жены потерял еще и ребенка, он не мог представить, как бы он выжил.