Сторож сестре моей. Книга 2
Шрифт:
Дату назначили Грегори Филлипс и Эшли Фоксвелл, два душеприказчика Бенедикта. «Пора», — сказал ей месяц назад Филлипс с обычным своим выражением смертника, отправляющегося на казнь. Она ждала этого. Почему-то она думала, что сама назначит день, но, наверное, Бенедикт как всегда оказался прав: женщины, часто говорил он, понимают они это или нет, откладывают решения, которые подсознательно не хотят принимать.
Слава Богу, все единодушно согласились, что Фиона не будет присутствовать на встрече или на ленче после нее — из-за длинного списка прогулов и ее явного нежелания работать полный
По дороге в офис Луиза попыталась выбросить из головы обвинения и угрозы Виктора Фейнера, но они назойливо занимали ее мысли. Неужели это судьба? Фиона, работавшая на другом этаже, пользовавшаяся другим блоком лифтов, догнала ее в вестибюле.
Ее лицо раскраснелось и сияло от восторга, но Луиза похолодела от ее слов.
— Разве не замечательно, все эти жуткие статьи в газетах об АК-3? — Выражение лица Луизы заставило ее замолчать. — Что-то не так?
— Да, кое-что не так, совсем не так, — мрачно отозвалась Луиза. — Пожалуйста, позвони моей секретарше и запишись ко мне на прием во второй половине дня.
Фиона не ответила, но с разгневанным видом прошествовала к своим лифтам.
И снова у Луизы дрожали руки; день начинался неважно, хотя она надеялась, нет — молилась, чтобы сегодня обошлось без эмоциональных стрессов. В роскошной ванной комнате, примыкавшей к кабинету, она подошла к «правдивому» зеркалу у окна, тому, у которого она в течение многих лет лично перепробовала столько изделий «Луизы Тауэрс». Ее кожа была замечательно гладкой; она никогда не делала подтяжку лица, хотя «Нэйшнл Инкуайрер» напечатал вымышленный «отчет» об ее секретном пребывании в одной из самых известных клиник косметической хирургии в Бразилии.
Как мало правды показывало «правдивое» зеркало, о котором столько написано. Ее отражение соответствовало тому, что видел весь мир: женщину определенного возраста с гладкой, красивой, оттенка слоновой кости кожей, трагическими черными глазами и — единственное подлинное изменение в ее внешности — зачесанными наверх темно-каштановыми волосами; они имели более мягкий оттенок, чем ее натуральные, иссиня-черные, слегка обесцвеченные отдельными прядями, чтобы скрыть седину у висков.
Но одно дело, — как она выглядела, и другое, как чувствовала себя, а это не всегда совпадало. Сегодня она чувствовала себя, словно беззащитная, ранимая девушка, какой она была в двадцать с небольшим лет в Швейцарии, когда ее впервые унес порыв безудержной страсти Бенедикта Тауэрса.
Одинокая и испуганная, Луиза набрала в легкие побольше воздуха, расправила плечи и вышла в коридор, направляясь в зал заседаний, где ее уже ждали Филлипс и Фоксвелл. Появился Кик, сдержанный и довольный. Может, ему уже сказали, по какому поводу они собрались? Какая разница, даже если он знает? Она должна признать, Кик много делал для компании. Он не был гением и, не родись он Тауэрсом, вероятно, никогда не стал бы главным исполнительным директором, но он и не разорит компанию.
Оба адвоката словно воды в рот набрали, когда все расселись вокруг маленького стола у окна. И тогда Луиза взяла инициативу в свои руки.
— Твой дед, Бенедикт Тауэрс, дал мне редкую возможность в 1954 году, основав косметический салон, который я хотела открыть, и так появился на свет первый «Институт Луизы Тауэрс».
Адвокаты с опасением посмотрели на нее, недоумевая, к чему она ведет речь. Луиза на мгновение накрыла своей рукой руку Кика.
— Под руководством Бенедикта Тауэрса из маленького желудя, как вы говорите по-английски, вырос могучий дуб — компания «Луиза Тауэрс». — Она не готовила заранее ни слова из своей речи, но импровизировала легко, без запинки. — Поскольку больше всего твой дед хотел, как хотела и хочу я, чтобы тот дуб высился под сенью фамилии Тауэрс, он составил план, предопределив будущее компании, и этот план мистер Филлипс сейчас прочтет тебе.
Если бы Филлипс был склонен к бурному проявлению чувств, Луиза не сомневалась, он расцеловал бы ее. Вместо этого он подарил ей одну из своих скупых, застенчивых улыбок, выражая полное одобрение, перевернул несколько страниц документа, который она знала наизусть, и приступил к чтению.
Не было никаких сомнений, Кик не знал и даже не мечтал услышать то, что сообщал ему сейчас Филлипс. Слезы навернулись ему на глаза, когда адвокат закончил:
— …При условии, что он будет соответствовать определенным требованиям, основное из которых — не менее пяти лет удовлетворительной работы в компании до своего тридцатилетия.
Кик вытер рукой глаза и откашлялся. Он вскочил и крепко обнял Луизу, а потом сказал:
— Я потрясен. Ты понимаешь? Потрясен! Я никогда не ожидал ничего подобного и… и… Могу только сказать, я полагаю, принимая во внимание, что обязательный пятилетний срок уже прошел, вы… вы решили сказать мне об этом сейчас потому, — он попытался засмеяться, — что мои характеристики в порядке. Да?
— Да, — ответил Фоксвелл, хотя Кик вопросительно смотрел на Луизу. — Как ты только что слышал, такие же требования по условию завещания твоего деда предъявляются твоей сестре Фионе и кузине Зое. Что касается Фионы… — Фоксвелл повернулся к Луизе.
Она ответила, не задумываясь:
— Думаю, Кик, ты согласишься со мной, суду присяжных еще надо посовещаться, учитывая работу Фионы в компании. В надлежащий момент ты сам возьмешься объяснить ей ее прерогативы при условии, что она оправдает надежды своего деда.
Ленч проходил в напряженной обстановке, но, к счастью, быстро закончился; они мало говорили об окончательной смене власти, и гораздо больше об ужесточении политики Комиссии по контролю в отношении патентных заявок косметических фирм и проблемах «К.Эвери» с АК-3.
Когда юристы ушли, Кик проводил Луизу до ее кабинета.
— Я до сих пор не могу поверить, — сказал он. — Очевидно, я должен поблагодарить тебя, Луиза. Должен сказать, я никогда не надеялся на такое и никогда этого не забуду.
Как далек он был от правды, но в минуту божественного откровения в зале заседаний она вдруг поняла, что должна заставить Кика поверить, что идея принадлежит ей в той же степени, что и Бенедикту; она надеялась, что это единственный путь сохранить свои позиции.