Сторож сестре моей. Книга 2
Шрифт:
На телевизионном экране Дестина казался старше, возможно из-за того, что он отрастил волосы. Но в чем бы ни была причина, пусть ему об этом скажет любой другой, но только не Луиза.
— Следовательно, вместо порядковых номеров а la«Шанель», вы говорите, что убедили «Луизу Тауэрс» использовать инициалы, буквы вашего имени, что в конечном итоге подразумевает создание небольшой коллекции ароматов? Посмотрим, Д-Е-С-Т… — Джоан Ланден сосчитала буквы по пальцам. — Коллекции из семи предметов, верно? — Казалось, ей действительно интересно услышать ответ.
— Да. — Дестина взял позолоченный, покрытый
Несмотря на поток лжи, столь непринужденно истекавший из уст Дестины, Луиза не могла не посмеяться его дерзости. Даже слишком безупречный английский выговор, отмеченный ею при их первой же встрече, особенно выразительно звучал по телевидению, и не менее сильное впечатление производила его манера двигаться — с изяществом балетного танцовщика, опасной грацией матадора. Никому так хорошо не удавались публичные выступления, как Дестине. Кому еще могла бы прийти в голову идея использовать в названии инициалы? И она была бы довольно удачной, если бы обходилась не так дорого: из-за расточительства Дестины, выказывавшего полное пренебрежение к финансовой стороне дела — сколько стоит создание и выпуск на рынок духов, — потребовалось почти три года, чтобы представить «Д».
— У нас совсем не осталось времени, — довольно засмеялась Джоан Ландер, когда Дестина с учтивым поклоном брызнул капельку своих новых духов на ее запястье. После того как Дестина попрощался с телезрителями своей звездной улыбкой, Луиза выключила программу «С добрым утром, Америка».
Следует ли ей позвонить Ди Поссант и предупредить, чтобы та не впадала в истерику? Что все это лишь выдумки Дестины? Что ни «Е», ни «С» или «Т», и никакие другие буквы алфавита не обсуждались даже в предварительной форме, и никто не выделял на это средств, не говоря уж о «работе над формулами» с их парфюмерами? Возможно, стоит, но как только она шагнула к телефону, он зазвонил.
— Вас спрашивает мистер Кристофер Тауэрс, мэм.
Бэнкс был единственным человеком из всех, кого она знала, кто неизменно называл Кика полным именем.
— Разве он не великолепен?
— Великолепен! Но ты-то знаешь, что это — сплошные фантазии. Мы не…
— О, Луиза, конечно, я знаю, но это вовсе неплохая мысль, — Кик захлебывался от смеха. — Он очень убедительно заливает, а?
Так, этот вопрос решен. Ей не нужно звонить никому из отдела маркетинга. Она поспешила. Если Кик не забеспокоился, ей тем более не следовало. Каким хорошим помощником оказался Кик. Она надеялась, что интуиция в отношении него ее не обманывала — что он начинал любить ее так же, как она полюбила его и рассчитывала на него.
Она позвонила и попросила принести еще кофе; у нее внезапно испортилось настроение, и его улучшению нисколько не способствовала служебная записка, лежавшая у нее на столе, длинная, подробная служебная записка, которую она принесла домой из офиса, от Джевелсона, шефа финансового отдела «Луизы Тауэрс» — отчет о последних «возмутительных» расходах Дестины.
Она согласна с определением Джевелсона. Они были возмутительными. К настоящему моменту Дестина превысил лимит годового бюджета на сто пятьдесят
Это явилось одной из последних услуг доброго старого Норриса компании перед его уходом на покой; он сумел поставить Дестину на место, зная, как модельер его ненавидит, каким-то образом достучаться до рассудка неуравновешенного гения, объяснив, что ему гораздо выгоднее согласиться на продление контракта на два года с увеличением оплаты на двадцать процентов, как указано в первоначальном варианте договора, чем расстаться, не получив никаких гарантий, что в наступающие трудные времена кто-либо захочет получить право на использование его имени в парфюмерии.
Как Луиза убедилась, несмотря на бахвальство и приступы раздражительности, Дестина был способен трезво оценить свои возможности. Узнав от Норриса, сколько ему пришлось бы заплатить компании «Луиза Тауэрс» за права на «Д», не прошло и суток, как он со смирением ягненка подписал контракт. И это был последний раз, когда он демонстрировал признаки смирения. Откровенно говоря, сейчас, после ухода Норриса, Луиза иногда жалела, что Дестина возобновил договор, несмотря на коммерческий успех модной коллекции одежды, продаваемой за отдельными прилавками фирменных отделов «Луизы Тауэрс» в крупных магазинах по всей стране, а теперь и духов, уже считавшихся номером один в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.
Неужели Дестина действительно имел дорогостоящую привычку к наркотикам? Эта мысль не давала ей покоя с тех пор, как Даги Фасефф высказал такое предположение во время неловкого и бурного разговора — он попросил о встрече несколько дней назад, когда Дестина уехал из города, «обхаживая и повергая в восторг дам из окружения Рейгана на Западном побережье своими первыми духами «Д», имевшими блистательный успех», — как возбужденно писал «Ежедневник женской моды».
Даги смертельно боялся навлечь на себя неудовольствие Дестины; как он пожаловался ей во время их разговора, он был уверен, что, невзирая на долгие годы работы в «Луизе Тауэрс», Дестина сейчас пользовался достаточным влиянием, чтобы избавиться от Даги «вот так». Даги прищелкнул пальцами и изобразил, будто выбрасывает какую-то мерзость в мусорную корзину.
Луиза попыталась приободрить его, но это оказалось далеко не просто. Правда заключалась в том, что Дестина действительно приобрел большое влияние, и во всем, что касалось творческих материй — упаковки, рекламы и прочего, способствовавшего продаже товаров, — он обычно оказывался прав. Когда она считала, что он ошибается, он дулся в течение многих дней и время от времени проделывал свой знаменитый фокус с исчезновением, как правило, пропадая из страны; потом он возвращался назад с какой-нибудь фантастической безделушкой, по образцу которой «мы должны сделать баночку для нового ночного крема», или украшением, бижутерией или необыкновенным предметом туалета для нее наподобие знаменитой шляпки с перьями, которую он привез ей из Парижа еще в конце 83-го года, за несколько месяцев до того, как заключил договор с компанией. Его последний подарок был особенно вдохновенным — Голубая Пудра, сиамский котенок с шелковистой шерсткой редкого, дымчато-голубого окраса, сейчас смотревший на нее своими загадочными глазами.