Сторожевые записки
Шрифт:
– Как зачем? Еврейское золото искали, - сказала Дина Штерн.
– Если б золото искали, то памятник бы не увезли! Впрочем, если камень составной, ждали, что там замуровано (я прикинул, сколько человек нужно, чтобы поднять и унести полтонны - мое тотальное человеколюбие понесло тяжелое испытание).
– За сутки кое-кого еще попрошу подписать, Раечка!
В общем, только двое отказались. Баграт сказал, что иностранец ни во что не может вмешиваться. Он был весь наполнен медной кровью и нес с собой содрогательную мощь, сразу выжегшую
Второй отказавшийся выразился так:
– Нужно меньше лезть с проблемами к стране обитания, уже вон и Солженицын написал "Двести лет вместе"! Это его право - не любить нас, но если такой громадный человек не может удержаться от поиска врага, то мы сами можем где-то гибко повести себя?
День между тем робко топтался вокруг нас: разрешите мне миноваться! Но пришла Белла Израилевна со своим хором пенсионеров "Хэсэда" петь. Ну они-то все подписали письмо в администрацию (против вандализма). Одна бодрая моложавица из хора вдруг сказала:
– У меня после смерти мужа был любовник - кандидат наук.
– Теперь очередь за доктором, - откликнулся я, но тут же спохватился: что ляпаю?
Но она поняла все, к счастью, позитивно: рассиялась, подробно рассказала, как он давал ей читать свои научные статьи и удивлялся, что она всё понимает.
– А я ведь в самом деле все понимала!
Все они прошли через молельный зал в комнату для занятий, и оттуда вскоре донеслись их веселые, поставленные, но все время как бы над обрывом голоса:
– Ханука, Ханука, Хаг яфэ коль ках... (Ханука, Ханука, какой прекрасный праздник).
Хор готовился сразу ко всем праздникам еврейского годового цикла. Когда они ушли, я почувствовал внезапно агрессивную усталость, которая, бывает, налетит. Уже не стал двухтомник запланированный читать, а выложил две книги: Евангелие и Тору.
– Что это у тебя Евангильён на иврите?
– удивился, уходя, Баграт Исаакович.
Пришлось объяснить, что есть такая организация, которая хочет приобщить евреев к христианству, она и сделала этот перевод. Я иногда заглядываю, чтобы и освежить усталое сердце, и укрепить иврит.
– Все мы - дети Божии, - внушительно сказал он, уходя вниз и попирая лестницу ногами в волосатых сапогах.
Хая помахала ему рукой-колонной и засокрушалась: "Один только настоящий мужик приехал из Израиля, и тот уже обратно..." Вся синагога гудела слухами, что Хая не устояла и подарила Баграту ночь, такую же бесконечную, как она сама. И вот своей грустью сейчас она отнюдь ничего не опровергала.
– Хожу теперь в церковь Нового завета, - сказала она после задумчивости.
– Только ты никому не говори! Там мужики хорошие - бросили пить, поют...
А что я сегодня Тору не проверил! Захожу в молельный зал, заглядываю в просвет между створками арон-кодэша - пусто. Ну, так, наверно, тут где-то она? На всякий случай раскрыл дверцы этого священного ковчега ключом... И тут неописуемо: какие судороги,
Я разбудил Хони. Он стал бегать, стонать и плакать: "Что такое? Кому, кроме нас, нужна Тора?!" Он дышал "Боярским подворьем", поэтому спрятался, когда приехал директор синагоги.
Штерн появился со своим огромным псом. Оказывается, уже бездонная ночь, какие бывают в Перми (когда кажется, что она всегда стояла, а день какое-то слабое воспоминание или выдумка). Обычно с животными в синагогу не входят, но по ночам-то как людям передвигаться по Перми: чем-то нужно вооружиться, хотя бы громадным черным псом...
Борис походил по зданию в какой-то последней надежде, заглядывая в многочисленные укромные места, а потом все же вызвал милицию. Там сказали: дежурная группа выехала на другой берег Камы к трупу, подождите.
– У вас только и было самым главным - смотреть, на месте ли Тора, а вы и этого не сделали!
– в сердцах сказал мне Штерн, перейдя на "вы" (плохой признак).
Когда через три часа появился сын Плаксина, мелькнула мысль: что он здесь делает?! Оказывается: работает в милиции. Я его не видел лет десять, но поскольку это копия моего друга в молодости да и фамилия его...С ним были двое: следователь-женщина и эксперт, который начал с того, что первым делом мгновенно заснул, упав в одно из кресел молельного зала. Стало ясно, что милиционеры не только в кино не спят сутками, но иногда и в жизни.
– Выдающийся по тяжести день - не только не вздремнули ни минуты, даже еще и не ели, - сказала нам женщина-следователь.
– Тогда, может, чаю?
– предложил Штерн и сам тут же принес чайник "Тефаль", пакетики, сахар и сушки.
– Как выглядела эта Тара?
– спросил Плаксин-младший.
– Тора. Такой свиток... с ручками, на деревянных стержнях...
– Когда в последний раз видели Тару?
– Тору. Вчера - уже позавчера.
– Макс посмотрел на часы (его тоже вызвали).
– Миш, ты помнишь: утром на пересменке вертелся этот грузинистый еврей, Баграт? Он до твоего появления еще несколько раз в туалет бегал. Я заходил туда сейчас посмотреть: заметил свинченную гайку в решетке.
– Все понятно: при тебе свинтил, а при мне Тору в окно спустил. Так вот почему утром так долго нельзя было попасть по настоятельной нужде! вскричал я.
– Его подозреваем?
– безразлично-професионально спросил Плаксин-младший.
И все как с цепи сорвались - закричали: да-да! Так что эксперт даже проснулся, захрустел суставами и осведомился, где и что тут снимать. Его повели к пустому ковчегу, а потом в туалет, где Макс объяснял про гайки: "Было две, одна из них тяжелая - бронзовая. Я сам эти решетки помогал устанавливать".