Стоунхендж
Шрифт:
— Здесь ничего не происходит, брат, без твоего разрешения. Это твой храм, твоя мечта, твоих рук дело, — Сабан боролся с закипающим гневом. Он посмотрел на поблёскивающие красные языки пламени, освещавшие храм и наполнявшие храм подрагивающим узлом переплетённых теней. — Это всё твоих рук дело, брат, — сказал он с горечью, — а я не делал ничего, кроме того, что ты велел.
Камабан пристально посмотрел на него, и Сабан подумал, что меч сейчас нанесёт удар. В освещённых огнём глазах его брата было ужасное безумие, но совершенно неожиданно, Камабан
— Здесь должна быть кровь! — всхлипывал он. — Ни один из вас этого не понимает! Даже Хэрэгг не понимал! Здесь должна быть кровь!
— Храм сочится кровью, — сказал Сабан. — Зачем нужно ещё больше?
— Должна быть кровь. Если не будет крови, бог не придёт. Он не придёт! — Камабан снова визжал. Люди смотрели на него с побледневшими лицами, так как он согнулся, словно от резкой боли в животе. — Я не хочу, чтобы здесь была смерть, — кричал он, — но этого хотят боги. Мы должны дать им кровь, или они не дадут нам ничего! Ничего! А ни один из вас не понимает этого!
Сабан направил меч вниз и охватил брата за плечи.
— Когда ты впервые увидел в мечтах этот храм, — тихо сказал он, — ты не видел кровь. Кровь не нужна. Храм уже ожил.
Камабан взглянул на него с недоумением на полосатом лице.
— Правда?
— Я почувствовал это, — сказал Сабан. — Он живёт. А боги вознаградят тебя, если ты отпустишь рабов.
— Правда? — как-то испуганно спросил Камабан.
— Правда, — сказал Сабан. — Я обещаю это.
Камабан прислонился к Сабану и рыдал на его плече как ребёнок. Сабан утешал его, пока тот наконец не выпрямился.
— И всё будет хорошо? — спросил он, вытирая кулаком слезы.
— Всё будет хорошо, — подтвердил Сабан.
Камабан кивнул, осмотрелся, словно хотел что-то сказать, но вместо этого пошёл прочь. Сабан смотрел ему вслед, глубоко вздохнул и пошёл в храм. Он приказал Гундуру оставить рабов в живых.
— Но бегите отсюда, — сказал он рабам, — бегите прямо сейчас и как можно дальше!
Гундур плюнул в сторону тени камней.
— Он сумасшедший, — сказал он.
— Он всегда был сумасшедшим, — сказал Сабан, — с того дня, когда родился скрюченным, он был сумасшедшим. А мы заразились его безумием.
— Но что произойдёт, когда храм будет освящён? — спросил Гундур. — Куда направится его безумие?
— Эта мысль делает безумие ещё страшнее, — сказал Сабан. — Но мы зашли уже так далеко, что можем посвятить ему следующие две ночи.
— Если умершие не вернутся, — угрюмо сказал Гундур, — другие племена набросятся на нас как волки.
— Поэтому держи свои копья острыми, — посоветовал Сабан.
Ночью ветер изменил направление и отнёс клубы дыма на север. Он принёс проливной дождь, затушивший костры и смывший последнюю каменную пыль с камней. Когда небо прояснилось перед рассветом, люди видели сову, кружившую над храмом, а потом полетевшую навстречу восходящему солнцу. Лучшего знамения и быть не могло.
Храм был готов, и боги были рядом. Мечта воплотилась в камне.
Орэнна
В Рэтэррине было много чужестранцев. Никого не приглашали, но все пришли из любопытства. Они прибывали в течение многих дней. Большинство были из соседних племён — из Друинны и племён вдоль южного побережья, но некоторые пришли издалека с севера, а другие отважились на морское путешествие, чтобы увидеть чудо камней. Многие из посетителей были из племён, жестоко страдающих от набегов Рэтэррина за рабами, но они пришли с миром и принесли с собой свою собственную еду, и поэтому им было позволено построить шалаши среди богатых ягодами кустарников в близлежащих лесах. На следующий день после побега рабов прибыл Льюэдд из Сэрмэннина с дюжиной копьеносцев. Сабан обнял своего старого друга и устроил его в хижине Мерета.
Льюэдд теперь стал вождём Сэрмэннина, его борода поседела, а на покрытом серыми татуировками лице появились две новых.
— Когда погиб Керевал, — рассказал он Сабану, — наши соседи решили, что нас легко можно завоевать. Я провёл в сражениях много лет.
— Выиграл их?
— Большую часть, — кратко ответил Льюэдд. Потом он расспросил о Хэрэгге и Орэнне, Леире и Лэллик, и покачал головой, выслушав все новости Сабана. — Тебе нужно было вернуться в Сэрмэннин.
— Я всегда хотел этого.
— Но ты остался и строил храм?
— Это был мой долг, — сказал Сабан. — Для этого боги послали меня на землю, и я счастлив, что занимался этим. Никто не будет помнить битвы Ленгара, могут забыть даже поражение Каталло, но люди всегда будут видеть мой храм.
Льюэдд улыбнулся.
— Ты построил хорошо. Я нигде не видел ничего подобного, — он протянул руки к очагу. — Так что произойдёт завтра?
— Ты должен спросить Камабана. Если он захочет говорить с тобой.
— Он не разговаривает с тобой?
Сабан пожал плечами.
— Он ни с кем не говорит, кроме Орэнны.
— Люди говорят, что Эрэк придёт на землю, — предположил Льюэдд.
— Люди многое говорят, — сказал Сабан. — Они говорят, что мы станем богами, что мёртвые вернутся, а зима исчезнет, но я действительно не знаю, что произойдёт.
— Очень скоро мы об этом узнаем, — утешил Льюэдд.
Весь день женщины готовили еду. Камабан не открывал планов по освящению храма, но День Зимнего Солнца всегда был праздником, и поэтому женщины жарили, варили и перемешивали, и весь огромный заградительный вал был заполнен запахами еды. Камабан оставался в своей хижине, и Сабан был рад этому, так как опасался, что его брат хватится Леира, и будет расспрашивать, где он, но ни Камабан, ни Орэнна не заметили его отсутствия.