Стоящий у Солнца
Шрифт:
И это была не Служба безопасности! И потому следовало принять эту игру, упорно продолжая свое дело. Возможно, даже в какой-то степени демонстрировать свой интерес, провоцировать неведомых партнеров к действиям. Иначе никогда не понять, как в одной компании смогли оказаться «пермяк», похожий на Авегу, исчезнувший разведчик Раздрогин и обыкновенный пчеловод, мечтающий научиться летать на самолете. Конечно, можно было предположить, что Служба еще с семьдесят восьмого года начала какую-то долговременную и крупномасштабную операцию вокруг «сокровищ Вар-Вар» и организовала пропажу своих разведчиков, создала глубоко законспирированную систему охраны на Урале, чтобы держать территорию под
Если это была Служба, то существовала она на содержании и под руководством каких-нибудь «мелиораторов». Не исключено, что российско-шведская компания «Валькирия», где оказался Савельев, — всего лишь надводная часть айсберга, эдакий горчичник, отвлекающий внимание от истинного существа дела.
И если это так, то покойный Авега и этот странный «слепой», встречающий восход солнца, — «мелиораторы»...
Этот вывод, всего лишь одна догадка, холодил солнечное сплетение, словно Русинов заглядывал в черную бездонную пропасть...
Надо было каким-то образом сообщить обо всем Ивану Сергеевичу, а лучше вытащить его сюда. Потому что шея заболела все время озираться по сторонам.
8
Между тем гостей на пасеке прибыло. Русинов возвращался берегом и, подходя ближе, заметил возле чана женскую фигуру в белом халате. Петр Григорьевич подбрасывал мелкие щепки на тлеющие под чаном угли — опять «варили уху»...
— А вот и рыбак-рыбачок! — обрадовался он. — Сейчас и пообедаем! Где ж улов-то твой? Поди, один-то донести не смог?
— Не смог! — отшутился Русинов. — Потому назад отпустил.
Новой гостьей оказалась девушка лет двадцати пяти, и о том, кто она и почему оказалась здесь, говорил не только медицинский халат, но и сухая кожа тонких рук, которые очень часто моют с мылом. Привыкший уже переводить с древнего арийского языка всякое слово, Русинов тут же перевел ее имя Ольга. «Ол» — «хмельной напиток из ячменя», «га» — движение. Имя ей соответствовало — «бродящее молодое пиво». Делала она все стремительно, с каким-то пузырящимся внутренним азартом — измерила давление лежащему в чане «пермяку», затем сделала ему внутривенный укол розовым шприцем, а затем в несколько минут, с помощью пчеловода, распяла больного на «голгофе». Приспособление для растяжки суставов и позвоночника было нехитрым, но эффективным: «пермяк» облегченно вздохнул, когда к тросам у ног и головы подвесили груз. Петр Григорьевич теперь был на подхвате у профессионального лекаря. На сей раз воды в чане было чуть на донышке. Больного сначала намазали серой, иловатой грязью, похожей на сапропель, затем обсыпали измельченной травой и обложили свежей пихтовой лапкой, оставив открытым только лицо. Пчеловод подбросил дров в огонь, а Ольга погрузила в парящий чан длинный стеклянный термометр. Метод лечения был невиданный — смесь знахарства с физиотерапией и бальнеологией, но, похоже, не раз проверенный. Пасека, кроме всего, служила еще курортной лечебницей.
Русинов уже ничему не удивлялся, лишь спросил, выдержит ли у больного сердце при такой смеси приемов и средств. Ольга рассмеялась, мельком глянув на «рыбака», самоуверенно заявила:
— Это сердце выдержит! Посмотрите на кардиограмму!
Русинов взял ленту кардиограммы и вспомнил Авегу в день солнечного затмения...
— Интересно, — проронил он, разглядывая линии самописца, хотя в кардиологии разбирался очень слабо. — А в историю болезни можно заглянуть?
— Историю болезни? — Она как-то легкомысленно
— Мы никаких историй не ведем, — пришел на выручку пчеловод. — Главное, на ноги человека поставить. Ну, пошли обедать!
Русинов и не надеялся, что в этой «лечебнице» можно увидеть какую-нибудь бумагу, кроме кардиограммы. И по тому, как «лекари» смутились, стало ясно, что «пермяка» никогда бы не положили в больницу: скорее всего, у него, как и у Авеги, не было никаких документов. Но даже если бы они были, его бы все равно не показали посторонним врачам, чужим людям. «Мелиоратор» — человек на нелегальном положении и как бы для окружающего мира не существует. Стоило ему появиться тут, как вокруг него завертелась вся жизнь — пришел на ночную встречу еще один «несуществующий» — Виталий Раздрогин, откуда-то привезли профессионального врача. А Петр Григорьевич с утра знал, что доставят «пермяка», и готовил ему чан. Этот слепой «пермяк» откуда-то вышел, причем довольно неожиданно для тех, кто сейчас обихаживал и пользовал его. Пчеловод, Ольга и даже Раздрогин были всего лишь подручными, своеобразной обслугой; главное же лицо — он, явившийся из ниоткуда...
Неужели это еще один член экспедиции Пилицина, пропавшей в двадцать третьем году? Ведь указывал же экстрасенс Гипербореец на фотографии, кто жив, а кто нет!
И если Ольга — совсем молодая женщина и молодой врач — так ловко управляется с необычным методом лечения, значит, лечит уже не первый раз и знает, что лечит и кого.
После обеда Петр Григорьевич сразу же побежал к чану, чтобы подменить дежурившую возле «пермяка» Ольгу. Русинов нарочно ел медленно и задержался за столом. Она вошла в избу — уже без халата, в джинсах и легкой кофточке, гибкая и подвижная, привычно скользнула между резных столбов к столу, где стоял ее обед, заботливо приготовленный хозяином пасеки. Чувствовалось, что она тут не первый раз и ей все знакомо. Пища, как и вчера, оказалась пресной, и Ольга, не пробуя, посолила и салат из огурцов, и наваристый, томленный в печи борщ.
— Приятного аппетита! — сказала она весело и принялась за еду.
— Вам тоже, — откликнулся Русинов и поймал себя на мысли, что любуется ею. — Кстати, а как зовут вашего больного?
— Дядя Коля, — просто ответила она.
— А по отчеству? Неудобно как-то... дядя Коля!
— Не знаю! — засмеялась Ольга. — Я его с детства помню. Дядя Коля, и все... Он с моим отцом дружил.
— Вы отсюда родом! — удивился Русинов. — Из какого же села?
— Конечно! — призналась она и охотно объяснила: — А родилась знаете где? Название скажу вам, упадете! Гадья! Слыхали?
— Слыхал. Это на Колве?
— Да... Зато места у нас там! И река такая красивая!
— И название хорошее, — продолжил Русинов.
— Ну уж!..
— Знаете, как переводится?
— Змеиное место! — простодушно сказала она. — Там у нас змеи! Выползут и на камнях греются.
— Ничего подобного! Гадья значит «глубокая, бурная, стремительная», — пояснил Русинов.
— Не может быть! — не поверила она. — У нас все говорят — змеиная... Хотя река у нас там в самом деле бурная.
— Не верите — спросите у дяди Коли, — посоветовал Русинов. — Он должен знать.
— Нет, он приезжий, — сообщила Ольга. — Навряд ли...
— А как ваше имя переводится, знаете?
— Ольга? — задумалась она. — Ну, наверное, «святая».
Русинов откровенно рассмеялся и тронул ее длинную сухую ладонь.
— Святая — это хорошо! Но если точно, то у вас подходящее имя. «Бродящий хмельной напиток»!
— Первый раз слышу! — изумилась она. — Это с какого же языка? Со шведского? Или норвежского?