Стоящий у Солнца
Шрифт:
Ольга Аркадьевна тихонько рассмеялась:
— Мне почудилось... вы из КГБ! Вы в прошлый раз так спрашивали... Как всю жизнь меня спрашивают.
Русинов рассказал ей об истории экспедиции Пилицина и назвал всех ее участников, однако Ольга Аркадьевна никого из товарищей не знала. Но вдруг доверительно сообщила:
— Андрей остался жив! И мы встречались с ним в Новгороде! Он приезжал.
— В сорок четвертом году?
— Да, приехал тайно, скрывался... Забрал с собой Ларису и уехал. Одну ночь переночевал. Мы только вернулись из эвакуации и еще прописаться не успели.
— Куда же он уехал? — Русинов едва сдерживал волнение.
— Не сказал, — вздохнула
— Искать не пытались? — воспользовавшись паузой, спросил Русинов.
— Как не пыталась? — затосковала она. — В пятьдесят девятом году подала на всесоюзный розыск по линии растерявшихся в войну родственников. Год ждала — ничего... Потом в шестьдесят шестом заболела и дала объявление через газету. Помните, печатали списки «Отзовитесь!» и рубрика была — «Эхо войны»? В центральных газетах пять раз печатали... И приехал ко мне один молодой человек. Ласковый такой, вежливый. Я сразу поняла, откуда он. И давай меня выспрашивать, что мне известно про брата, про племянницу. Да ничего, говорю, не известно, потому и на розыск подала. А он и спрашивает: как это мы могли растеряться с Ларисой, когда из Чувашии выехали вместе и под бомбежки не попадали? Чаще-то терялись, когда ехали в эвакуацию... Мне солгать пришлось. Говорю: Лариса на фронт хотела, а ее не брали. И когда ехали в Новгород, на какой-то станции остановились рядом с военным эшелоном. Она будто бы за водой побежала, а сама, наверное, в этот эшелон попросилась. Или солдаты затащили... Тогда бывало всякое... Молодой человек ушел, а я после него уж больше не искала, боялась.
— Думаете, он был из КГБ? — поинтересовался Русинов.
— Я не думаю, я знаю, — уверенно заявила Ольга Аркадьевна. — Удостоверение показывал? Нет, мне и показывать не надо. Я человека и так вижу. Насмотрелась на них...
— А сам Андрей Аркадьевич хоть что-нибудь рассказывал? Не молчал же он все время!
— Не молчал... — проронила она. — Мне Ларису жалко было отдавать. На моих руках выросла, как дочь... Я Андрюше и говорю, мол, ей же учиться надо и замуж пора. А уедет с тобой — что там станет делать? Если сам скрываешься, то и ей придется... У Андрея только характер старый остался, смеется: я, говорит, и выучу ее, и работу найду, и замуж выдам! Такого жениха присмотрел!.. Потом он с Ларисой долго разговаривал, один на один. Не знаю, что наговорил, но она загорелась, засобиралась с отцом. Когда я их провожала — расплакалась...
Ольга Аркадьевна вытерла платочком слезы и вдруг подняла на Русинова глаза, полные восхищения.
— Он мне одну вещицу подарил! На память! Это, говорит, тебе утешительница: когда затоскуешь — возьми в руку и зажми в кулак, и сразу станет хорошо. Игрушка такая... Я, дура, эту игрушку из рук не выпускала, когда Лариса уехала, — она снова оживилась. — А еще знаете что сказал? Ей-Богу, как вспомню, мне так странно становится! Не переживай, говорит, сестренка, война кончится весной сорок пятого года. И начнется снова только через сорок лет. Число «сорок», говорит, число роковое... И предупредил, чтоб никому об этом не рассказывала.
— «Сорок» значит «со роком», —
— Нет, не сказал, — вздохнула Ольга Аркадьевна. — Я же не спросила. Он же любил болтать, думала, успокаивает меня, чтобы за Ларису не переживала. Когда война кончилась — вспомнила. Угадал ведь! И когда эта перестройка началась — опять вспомнила... Только и слышу — там война, там война! Погляжу кругом — вроде мир, а люди гибнут... Что было не спросить, когда новая война кончится? Наверное, Андрюша знал. Когда человек живет в опасности, между жизнью и смертью, ему многое открывается. Он ведь явился-то к нам как с того света. И если бы не игрушка эта... А так достану ее, посмотрю — нет, не приснилось!
— Покажете мне игрушку? — попросил Русинов.
— Покажу, — пообещала она и повела его в свой утешительный дом.
Русинов долго рассматривал маленькую — помещалась в ладони — нефритовую обезьянку и ощущал, будто прикасается к иному миру. Она была выточена руками большого мастера, и еще тогда, не зная подлинного возраста этой вещицы, он понял, что игрушка-утешительница явилась на свет откуда-нибудь из кургана или городища. Скорее всего, это был домашний либо путевой божок, но не детская забава. Он мысленно перебирал все знакомые культуры и культуры, в которых бы обезьяна почиталась как кумир, и не мог вспомнить. Возможно, в каких-нибудь мелких африканских культурах и существовал такой бог, но откуда же она появилась у Андрея Петухова?
— Возьмите ее себе, — неожиданно сказала Ольга Аркадьевна. — Я теперь здесь живу, утешилась... Только у меня просьба к вам: если что узнаете об Андрее или Ларисе — сообщите мне. Лариса, может быть, и жива еще... Хотя у меня подозрение есть. Их могли арестовать в сорок четвертом, по дороге...
Русинов пообещал, что непременно выполнит ее просьбу: нефритовая обезьянка согревала ладонь и в самом деле утешала...
Он счистил с божка слабообожженную глину. Отер пыль и спрятал в карманчик с замком-«молнией», где хранился кристалл КХ-45. Время было около полуночи, а он не находил себе места. Дождавшись, когда в избе погаснет свет, он вошел во двор и, прежде чем выключить станцию, постоял, в надежде, что Ольга выйдет и попросит его об этом. Она не вышла...
Перед рассветом Русинов все-таки заснул и сразу же увидел сон, будто ему подарили молодого, с большими рогами быка. И надо его вести куда-то далеко, через деревню, а веревка короткая — не ухватиться. Он кое-как повел его по улице, залитой множеством мелких светлых луж, — будто только что прошел летний дождь. И вдруг бык сорвался и побежал к другому, точно такому же, назревала драка. Тогда Русинов запрыгал через лужи, чтобы не намочить босых ног, встал между быками и попытался ухватить своего за повод. Однако чужой разогнался и вонзил рога ему в спину...
Русинов проснулся от боли и сразу же увидел перед собой Ольгу. Яркое утреннее солнце, вывалившись из-за хребта, пронизывало сетчатые стенки палатки тончайшими лучами. Он с трудом пошевелил головой: боль, словно огненная спица, прокалывала основание черепа и позвоночник между лопаток. Вчерашние земельные работы не прошли даром...
— Я подумала, вы обманули меня, — сказала Ольга. — Переворачивайтесь на живот, сделаю массаж.
— При острой боли нельзя, — проговорил он.
— Можно, — заявила она и помогла ему перевернуться. Руки у Ольги были шершавыми и властными. Она села на Русинова верхом, заставила его максимально прижать подбородок к груди и сильными движениями снизу вверх размяла шею, затем простучала ее ребрами ладоней и перебралась к лопаткам.