Стою за правду и за армию
Шрифт:
– А не пустить ли нам гранату по этим рабочим? – обратился Гурко к Скобелеву.
– Отчего же, не мешает попугать их! – согласился последний.
Гурко приказал артиллерийскому офицеру навести орудие и выстрелить по рабочим. «Пли!» – послышалась команда, и граната, завывая, шлепнулась где-то далеко возле рабочих, которые быстро разбежались и попрятались. Но в ту же минуту в неприятельском редуте мелькнул огонек. «Огонь!» – крикнул кто-то, и все быстро попрятались за бруствер и траверсы, а генерал Каталей нашел себе приют даже под дулом орудия. На своих местах остались только Гурко, Скобелев, Хомичевский и я. Неприятельская граната с шумом пролетела мимо орудия и ударила в траверс – целый сноп земли обсыпал всех нас. Опасность миновала, и все вышли из своих укрытий. Гурко подал руку Скобелеву и крепко пожал ее.
– Вы, –
Впрочем, нужно отдать справедливость, что Гурко держал себя под огнем с таким же достоинством, как и Скобелев, подавая этим хорошей пример своим подчиненным. Через несколько мгновений снова блеснул огонек в турецком редуте и снова повторилась прежняя картина – все бросились под прикрытие земляных насыпей. Вторая граната не долетела далеко до редута и зарылась в землю шагах в 150 от нас. Видя, что турецкая артиллерия не остается в долгу, наши орудия прекратили стрельбу, и неприятельские рабочие снова повыползали и спокойно занялись на наших глазах своим делом. Скобелев уговорился с Гурко относительно сдачи и приема редута и смены Волынского полка войсками нашего отряда. Затем мы дружески распростились, уселись на коней и разъехались по домам.
В последних числах ноября у нас стали носиться упорные слухи, что со дня на день должно ожидать каких-нибудь решительных действий со стороны Османа. Все мы находились в понятном тревожном ожидании. Все эти слухи вызывали самые оживленные, бесконечные толки, предположения, всех охватило какое-то лихорадочное настроение. Большинство ложилось ночью спать в полной боевой готовности, с револьверами в руках, и самая незначительная перестрелка поднимала на ноги чуть не весь отряд. Словом, все были в возбужденном, нервном настроении. Бежавшие из Плевны болгары-жители, а также дезертиры-турки показывали, что Осман собирается прорваться. Но в какую сторону, куда именно – это было неизвестно. Наиболее вероятный путь был, конечно, за реку Вид.
Генералом Тотлебеном были разосланы приказания во все части войск об исправлении дорог, ведущих к реке Вид, и проложении новых – чтобы в случае движения турок на запад все отряды, облегающие Плевну, могли удобно и быстро двинуться во фланги и в тыл прорывающемуся врагу. Наш отряд, в случае прорыва турок за реку Вид, должен был тоже двинуться на выручку Гренадерского корпуса Ганецкого [205] . Везде закипела лихорадочная деятельность, все чувствовали, что дни Османа сочтены, что еще несколько дней ожидания и терпения – и опасный зверь будет пойман в своей неприступной берлоге.
205
Ганецкий Иван Степанович (1810–1887) – участник подавления Венгерской революции 1848 г., Польского восстания 1863–1864 гг., Кавказской войны. Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. начал в должности командира Гренадерского корпуса, участвовал в осаде Плевны. Был известен своим умением говорить с солдатами и воодушевлять их перед сражением. С 1878 г. генерал от инфантерии.
В эти дни ожиданий я получил командировку.
– Дукмасов! – обратился ко мне рано утром Куропаткин. – Генерал Скобелев приказал вам ехать сейчас же на реку Искер и произвести тщательную рекогносцировку ее. Хорошенько осмотрите все: ширину, глубину, свойство берегов, быстроту течения, есть ли броды, где удобнее места для наводки мостов между деревнями Койнаре и Махалата, где можно найти для этого материал и проч. Да кроки не забудьте представить. Пожалуйста, все повнимательнее осмотрите и разузнайте обо всем. Очень может быть, что Осман туда ударит и попробует прорваться на Виддин… Возьмите с собой десять казаков и с Богом!
Я немедленно уселся на коня и выехал с казаками из деревни Брестовец на Картужабен и Медован. В этой деревне мы встретили дивизион Лейб-гвардии Казачьего полка, который занимал аванпосты.
– А, станичники,
Пришлось волей-неволей слезать с коня и закусывать. Полковник Поздеев познакомил меня с несколькими офицерами, от которых я собрал кое-какие сведения о турках, о бродах через Вид и проч. Подкрепившись наскоро и распростившись с радушными гвардейцами, мы двинулись далее, переправились вброд через реку Вид, проехали деревни Горный Дубняк, Телиш и у деревни Койнаре переправились через реку Искер. Здесь я осмотрел все дороги, ведущие к этой реке, измерил глубину ее и быстроту течения, собрал от жителей нужные сведения и затем направился по течению Искера к деревне Глава. Солнце уже садилось, стало заметно темнеть, и я решил ночевать в Главе, тем более что казаки и лошади сильно устали, пройдя около 50-ти верст без корма и почти без отдыха. В ближайшей избе деревни мы остановились на ночлег.
Рано утром на следующий день я переправился со своей маленькой командой на правый нагорный берег Искера, измерил снова пиками глубину реки и, вернувшись опять на левую сторону, добрался до деревни Махалата. Здесь я нашел нашу пехоту и саперов, которые уже навели мост через Искер. Отдохнув немного и побеседовав с саперными офицерами, мы двинулись в обратный путь и к вечеру, через Дубняк и Картужабен, благополучно достигли дома, то есть Зеленых гор и Брестовца. Все свои работы, кроки и описание я передал Куропаткину и на другой день получил от Скобелева благодарность за хорошее исполнение данного мне поручения.
Часов около двенадцати ночи с 27 на 28 ноября, когда мы, ординарцы Скобелева, еще бодрствовали и беседовали о предполагаемом прорыве Османа, послышался чей-то голос:
– Господа, казачий разъезд привез с аванпостов турка!
Мы бросились из избы к Скобелеву, к которому повели пленного низама [206] – здорового, плотного мужчину в старом поношенном пальто с башлыком. Смотрел он на нас довольно спокойно, апатично и, казалось, совершенно примирился со своим положением. Вскоре явился переводчик и занялся опросом пленного, который, как оказалось, попал в наши руки случайно, заблудившись в темноте. Он же сообщил, что боевых запасов у турок осталось очень немного, так что Осман уже две недели тому назад приказал совершенно прекратить стрельбу из орудий и возможно реже открывать ружейный огонь (действительно, в последние дни турки почти совершенно прекратили стрельбу даже по более или менее значительным группам, тогда как прежде они пускали гранаты в кучки из четырех-пяти человек); что два дня тому назад всем солдатам роздан был трехдневный запас галет, кофе и рису со строгим приказанием отнюдь не расходовать эту провизию; что в эту ночь войскам со всех редутов и траншей велено было собраться у моста через реку
206
Низам – солдат турецкой армии.
Вид, откуда они должны направиться в крепость Виддин. Затем пленный сообщил, что он все время служил на редуте Юнус-бея (Крышинский), что с вечера он крепко заснул в землянке и не заметил, как товарищи его ушли. Отправившись же догонять их, он заблудился и набрел на наш разъезд.
– А ну-ка, посмотрите, господа, – обратился к нам Скобелев, – что у него в ранце?
Мы сняли ранец и раскрыли его. Там оказался тот самый запас, о котором упоминал турок (галеты, рис, кофе), незначительное количество белья и разная мелочь.
– Ну, белье-то неважное! – заметил как бы про себя Михаил Дмитриевич.
– Передайте ему, – продолжал он, обращаясь к переводчику Луцканову, – что он должен вести наш отряд на Крышинский редут, и если окажется, что он наврал, то будет там же убит!
Турок изъявил на это полное согласие.
– Ну а пока прикажите, господа, накормить его хорошенько. Да вот что, Алексей Николаевич, – продолжал генерал, обращаясь к Куропаткину, – нужно будет обо всем этом сейчас же послать телеграмму в главную квартиру и генералу Тотлебену, а затем вызвать охотников и направить их в Крышинский редут со всеми предосторожностями…