Страх гиацинтов
Шрифт:
Вел обняла ее.
— Ох ты, бедняжка. Ты не понимаешь. Я ведь тебя предупреждала. — Она провела маму в гостиную и усадила.
— Что происходит? — мама попыталась встать.
Вел усадила ее обратно.
— Кинжал разберется. Так будет лучше.
Вопли прекратились. Доносились лишь жуткие шлепки. Словно кто-то лупил по мячу. Звук отражался от стен, пробирался мне под кожу.
— Я спала, — мама смотрела на Вел. — Спала, и вдруг постучали в дверь. Я открыла, и ворвался Кинжал. Что он делает с Папой Бритвой, Вел? Что происходит?
— Преподает ему урок, — Вел погладила маму по голове. — Так
Через некоторое время Кинжал спустился. Он обливался потом, его кулаки были в крови.
— Я отделал этого типа, — сказал он, задыхаясь. — Увижу еще раз, убью. Клянусь.
Мама заплакала.
— Ну, ты идешь? — спросил Кинжал Вел.
— Сейчас приду, дорогой. Иди.
Кинжал кивнул и ушел.
Я стоял, глядя, как Вел убаюкивает маму. Комната была залита оранжевым светом уличного фонаря. У мамы в горле что-то булькало. Вел напевала колыбельную.
— Что случилось, Вел? Что случилось?
— Он приставал к нашим мальчикам, — сказала Вел тихо. — Дал Догу грязный журнал.
— Правда? — спросила мама.
— Да. Правда.
— Просто не понимаю, — сказала мама сквозь слезы. — Он всегда был такой милый, любезный.
— Так всегда бывает.
— Я не понимаю, — сказала мама.
— Расскажи ей, Дог.
— Он смотрел на детей, — сказал я. — В парке. Я видел его. Просто сидел и смотрел.
— Видишь, — сказала Вел. — Ну что я тебе говорила?
— А когда болел, рассказывал мне истории.
— Ужас, — ахнула Вел. — Просто ужас.
Мама закрыла лицо руками.
— Все прошло, прошло, — убаюкивала ее Вел. — Завтра утром Кинжал уедет. Вернется к холодным ветрам и огромным волнам. А мы останемся вдвоем. Будем помогать друг другу.
Я слышал, как Папа Бритва идет в ванную. Я представил, как он смотрит в зеркало и видит свое отражение: глаза заплыли, кожа в синяках и ссадинах, сломанный нос, из ноздрей течет кровь. Я представил, как он ощупывает языком зубы, а они шатаются в разбитых деснах. Представил, как он наклоняется к раковине, открывает кран с холодной водой, набирает воду в ладони, подносит к распухшим губам, пьет, полощет рот, выплевывает воду с кровью, розовую на белой эмали.
Я представил как, умывшись, Папа Бритва возвращается в комнату, достает из-под кровати чемодан, запихивает одежду, надевает плащ и выходит. Он постарается спуститься по лестнице как можно тише, избегая любого скрипа, чтобы ничего не выдало его присутствие.
Я представил, как он на секунду застывает перед дверью гостиной, прислушивается к плачу мамы и бормотанию Вел. Затем глубоко вздыхает и выходит из дома.
— Дог, — окликнула меня Вел.
— Что?
— Ты правильно поступил.
— Я просто сказал правду.
Обнимая Верди
Я помню день, когда впервые увидел Верди. Мы только что похоронили отца, и в тот момент, когда наша траурная машина трогала с места, я заметил его отражение в боковом зеркале. Он был в черном кожаном пиджаке, усыпанном драгоценными камнями и золотыми блестками. Светлые волосы блестели на солнце. Инстинктивно я повернулся на сиденье, чтобы разглядеть его. Когда наши глаза встретились, он улыбнулся и помахал мне рукой. Мама дотронулась до моего колена и, вздохнув, сказала, чтобы я сидел прямо и вел себя прилично. В
Прошло две недели, прежде чем я увидел его снова. Он стоял напротив школьных ворот, когда я выбежал после уроков. Когда я заметил его, мои ноги примерзли к земле. Я ощутил странную щекотку в груди и животе, словно там скреблись пауки. Мальчики протискивались мимо меня, недовольные, что я стою в проходе. После смерти отца со мной никто не заговаривал. Мне кажется, их беспокоила моя утрата, даже пугала, словно скорбь и трагедия были заразными и могли передаваться, как какой-нибудь грипп.
Блондин смотрел на меня несколько минут. Потом перешел улицу. Ужас приковал меня к асфальту. Мне хотелось и спрятаться от него, и бежать ему навстречу. Но вот он уже стоял передо мной, положил мне руки на плечи и улыбался.
— Ты ведь Клауд, да?
Я кивнул.
— Можно я провожу тебя домой, Клауд?
— Да, — едва смог произнести я.
Мои одноклассники смотрели, как мы переходим улицу. Они толкали друг друга локтями и что-то говорили, явно впечатленные моим знакомым. Пока мы шли, парень все время напевал, я узнал пару оперных мелодий. Наконец, когда мы подошли к моей улице, он пробормотал: "Дальше я идти не могу".
— Ах, — дар речи покинул меня. Но страх потерять его, желание быть с ним придали мне смелости. — Пойдем ко мне. Перекусим. Посмотришь мою комнату.
Он провел рукой по глазам, сощурился от солнца и скинул свой кожаный пиджак. Под ним была белая майка, разорванная на груди. Я увидел его загорелую кожу и темный сосок. Пауки внутри меня взбесились.
— Пожалуйста, — взмолился я. — Останься.
— Может быть, в другой раз.
— Давай встретимся завтра.
— А ты не хочешь узнать, кто я?
— Нет. Просто давай встретимся.
— Меня зовут Верди, — прошептал он. И ушел прочь.
Я не отводил от него глаз, пока он не свернул за угол. Несколько минут я еще стоял на месте, мне казалось, что сейчас он вернется за мной. Но он не вернулся. И я пошел домой, погруженный в пустоту, в которой копошились пауки.
В этот день за обедом мама снова расплакалась. Она отодвинула тарелку и закрыла лицо салфеткой. Я пытался успокоить ее, но не знал, что сказать. Это было чувство вины, а не скорбь, мне кажется. Мама с папой постоянно ссорились последние полгода до его смерти. В ту ночь, когда он погиб, был жуткий скандал. Мама проклинала его и обвиняла, отец выбежал из дома и умчался в машине; мы видели его в последний раз. Через несколько часов, когда он откуда-то возвращался, он увидел перебегавшего дорогу ребенка и врезался в столб. По иронии судьбы, это был вовсе не ребенок. Механическая кукла, которую запустили на дорогу какие-то хулиганы.