Страх и трепет. Токийская невеста (сборник)
Шрифт:
– Я их понимаю. Но ведь я не по доброй воле здесь оказалась. И вы это прекрасно знаете.
– Нахалка! Если бы вы вели себя с большим достоинством, они не игнорировали бы собственный туалет.
Я нахмурилась:
– При чем тут мое достоинство?
– Если на мужчин, входящих в туалет, вы смотрите так же, как на меня, я могу понять их поведение.
Я рассмеялась:
– Можете успокоиться, я на них вообще не смотрю.
– Что же их тогда смущает?
– Их смущает присутствие особы противоположного пола, и это вполне естественно.
– Почему же вы не сделали необходимые выводы?
– Какие
– Не мешать им своим присутствием.
Я обрадовалась:
– Так вы освобождаете меня от работы в мужском туалете? Как я вам благодарна!
– Я не это имела в виду!
– Тогда я вас не понимаю.
– Когда мужчина входит, вы должны выходить в коридор. Когда он выйдет из туалета, вы можете вернуться.
– Хорошо, но как быть, если я нахожусь в женском туалете и не вижу, есть ли кто в мужском? Вот если…
– Что?
Я постаралась придать своему лицу самое глупое выражение и продолжила начатую мысль:
– Придумала! В мужском туалете нужно установить видеокамеру, а в женском – экран. Тогда я буду всегда видеть, можно туда входить или нет!
– Установить камеру в мужском туалете! Вы соображаете, что говорите?
– Но мужчины не будут об этом знать! – продолжала я развивать свою идею.
– Замолчите! Вы просто дура!
– Еще бы! Представьте себе, что было бы, если бы вы поставили на эту работу кого-нибудь поумнее!
– Как вы смеете пререкаться со мной?
– А чем я рискую? Вы уже и так опустили меня ниже некуда.
Я, конечно, зашла слишком далеко. И опасалась, как бы мою начальницу не хватил удар.
– Берегитесь! Вы еще не знаете, что вас ожидает.
– Что же?
– Лучше придержите язык и извольте покидать мужской туалет, когда туда кто-то входит.
Она удалилась. А я задумалась о том, реальны ли ее угрозы, или она блефует.
Я с облегчением подчинилась новому распоряжению. Оно позволяло мне теперь меньше времени проводить в мужском туалете, где в последние два месяца я имела не самую приятную возможность убедиться, что японский самец рафинированностью не отличается. В то время как японка больше всего на свете страшится выдать себя в туалете каким-либо звуком, японцу подобная застенчивость абсолютно чужда.
Хотя в мужской туалет я заглядывала теперь реже, я заметила, что сотрудники отдела молочных продуктов по-прежнему игнорируют предназначенные им удобства на сорок четвертом этаже: под влиянием своего шефа они продолжали бойкот. Вечная благодарность господину Тэнси!
После назначения меня на должность уборщицы посещение туалета превратилось в компании прямо-таки в политическую акцию.
Человек, продолжавший пользоваться туалетом сорок четвертого этажа, рассуждал следующим образом: «Я безоговорочно подчиняюсь начальству, и мне наплевать, что в компании унижают иностранцев. Им все равно нечего делать в „Юмимото“».
Тот, кто бойкотировал этот туалет, думал иначе: «Я уважаю начальство, но это не мешает мне критически относиться к некоторым его решениям. Кроме того, было бы целесообразнее поручать иностранцам более ответственные посты, чтобы они могли принести пользу нашей компании».
Никогда еще отхожее место не превращалось в театр идеологических баталий столь высокого накала.
У
Я чудесно проводила время в женском туалете компании «Юмимото» благодаря огромному окну, которое занимало всю стену. Это окно стало центром моего жизненного пространства: часами напролет я стояла перед ним, прижавшись лбом к стеклу, и мысленно выбрасывалась в пустоту. Я представляла себе, как падает мое тело, и до головокружения наслаждалась этим полетом. Клянусь, я ни минуты не скучала на рабочем посту.
Забыв обо всем на свете, я с наслаждением парила в воздухе, но тут разразилась новая драма. Сначала я услышала, как за моей спиной хлопнула дверь. Это могла быть только Фубуки. Однако это был не четкий и короткий стук, с которым закрывала дверь моя мучительница. Шум был такой, будто в туалет кто-то грубо вломился, сорвав дверь с петель. Затем я услышала шаги, но не легкое цоканье лодочек, а тяжелую и неуклюжую поступь снежного человека в пору весеннего гона.
Затем все произошло столь стремительно, что я едва успела заметить, как надо мной нависла жирная масса вице-президента.
В первую долю секунды я онемела от страха. (Небо! Мужчина – пусть даже это огромный кусок сала – в женском туалете!) Затем я ударилась в панику.
Он сгреб меня, как Кинг-Конг свою блондиночку, и поволок к выходу. Я, словно кукла, безвольно болталась в его руках. Когда я поняла, что он тащит меня в мужской туалет, меня охватил неописуемый ужас.
Мне вспомнились угрозы Фубуки: «Вы еще не знаете, что вас ожидает!» Она не блефовала. Вот она, расплата за все мои прегрешения! Сердце у меня замерло. Мысленно я прощалась с жизнью.
Помню только, что успела подумать: «Сейчас изнасилует и убьет. Что будет сначала? Лучше бы убил!»
Когда он втащил меня в мужской туалет, там кто-то мыл руки. Увы, присутствие этого невольного свидетеля не изменило гнусных намерений господина Омоти. Он открыл дверь кабины и швырнул меня на толчок.
«Твой смертный час настал!» – сказала я себе.
А жирный великан начал судорожно выкрикивать какие-то бессвязные звуки. От ужаса я не могла разобрать, что он кричит. Может быть, собираясь совершить насилие, он кричал что-то вроде знаменитого «банзай!», с которым бросаются в бой камикадзе?
Трясясь от ярости, он все повторял и повторял какое-то непонятное трехсложное слово. Внезапно меня осенило, и я разобрала эту тарабарщину:
– Но пэпа! Но пэпа!
На японо-американском наречии это означало:
– No paper! No paper! Нет бумаги!
В такой деликатной манере вице-президент оповестил меня об отсутствии туалетной бумаги в клозете.
Я молча бросилась к заветному шкафчику и, с трудом передвигаясь на ослабевших от страха ногах, вернулась в мужской туалет, нагруженная рулончиками туалетной бумаги. Господин Омоти, наблюдая за тем, как я вставляю ее в держатель, снова проревел что-то невразумительное, мало походившее на слова благодарности, а затем вышвырнул меня вон и с удовлетворением закрылся в кабине.