Страх Мудреца. Дилогия
Шрифт:
Мой голос почти не звучал так убедительно, как мне того хотелось.
Вилем поднял бровь.
– Хорошо тогда, с днем рождения.
– Он поднял свой стакан ко мне.
– Или с днями рождений, в зависимости от обстоятельств.
Глава 146
Неудачи.
В течении весеннего семестра я пережил несколько неудач.
Первой из них была главным образом неудача в моих собственных глазах.
Я ожидал,
Но ничто не могло быть дальше от истины.
За несколько дней я достаточно узнал темийский, чтобы защищать себя в суде.
Но темийский был очень упорядоченным языком, и мне он уже был немного известен в моих исследованиях.
Возможно, что самое главное, было много общего между темийским и атуранским.
Они использовали те же символы для записи, и многие слова были связаны между собой.
Иллийский не имел ничего общего с атуранским или сильдийским или даже с адемским по этому вопросу.
Он был иррациональным, беспорядочным и запутанным.
Четырнадцать ориентировочных времен глаголов.
Причудливые формальные склонения обращений.
Вы не могли просто сказать "носки Декана". О нет.
Слишком просто.
Все права собственности были странно двойственными: как если Декану принадлежат его носки, но в то же время носки каким-то образом также получили право собственности на Декана.
Это изменяло использование обоих слов сложными грамматическими способами.
Как будто простой акт обладания носками каким-то коренным образом изменял характер человека.
Таким образом, даже после нескольких месяцев изучения с деканом, иллийская грамматика все еще была для меня темным лесом.
Все, что я мог показать в моей работе было весьма поверхностное знание лексики.
Мое понимание рассказов из узелков было еще хуже.
Я пытался улучшить ситуацию, практикуясь с Деочем.
Но он был не таким хорошим учителем и признался, что единственным человеком, которого он когда-либо знал, кто мог читать узелковые истории, была его бабушка, которая умерла, когда он был очень молод.
Второй пришла моя неудача в высшей химии, заключавшаяся в гиллере Мандрага Анисате.
Хотя материал очаровал меня, я не поладил с самим Анисатом.
Я любил открытия, которые предоставляла химия.
Я любил острые ощущения эксперимента, задачи испытаний и повторных испытаний.
Я любил в ней загадки.
Я также признаю свою глупую любовь к сложным аппаратам.
Бутылкам и трубкам.
Кислотам и солям.
Ртути и пламени.
Существует что-то первичное в химии, что не поддается объяснению.
Либо вы чувствуете это либо нет.
Анисат
Для него химия была писание в журналах и тщательное написание рядов чисел.
Он заставлял меня выполнять те же титрования по четыре раза, просто потому, что моя запись была неправильной.
Зачем писать число внизу?
Почему я должен был занимать десять минут, чтобы написать то, что мои руки могли закончить за пять?
Поэтому мы спорили.
Поначалу мягко, но ни один из нас не готов был отступить.
В результате, всего через два оборота в семестре мы скатились к крику друг на друга посреди Тигеля, в то время как тридцать студентов смотрели на это, открыв с тревогой рот.
Он сказал мне оставить его класс, назвав меня непочтительным подкидышем Фаэ, без какого-либо уважения к власти.
Я назвал его помпезной логарифмической линейкой, которая пропустила свое истинное призвание в конторе писца.
Справедливости ради, у нас обоих было рациональное зерно.
Моя другая неудача пришла из математики.
После прослушивания возбужденных разговоров Фелы в течение нескольких месяцев о том, что она училась под руководством магистра Брандера, я отправился для следующего моего пункта знаний.
К сожалению, более высокие пики математики не привели меня в восторг.
Я не поэт.
Я не люблю слова ради слов.
Я люблю слова ради того, что они могут достичь.
Точно так же я не являюсь арифметиком.
Числа, которые говорят только о числах, не представляют для меня большого интереса.
Из-за моего отказа от химии и арифметики, у меня появилось много свободного личного времени.
Часть его я провел в Артефактной, делая своих собственных Бескровных, которые продавались практически перед ней на прилавках.
Я также провел немало времени в архивах и Медике, проводя исследования для эссе под названием "О неэффективности маранты". Арвил был настроен скептически, но согласился, что мое первоначальное исследование оправдывало внимание.
Я также провел часть своего времени романтично.
Это было для меня новым опытом, так как я ни разу раньше не попадался на глаза женщины.
Или если они у меня были, я не знал, что делать с их вниманием.
Но я был старше, и мудрее до некоторой степени.
И из-за циркулирующих историй, женщины по обеим сторонам реки начали проявлять ко мне интерес.
Мои романы были приятными и краткими.
Я не могу сказать, почему краткими, кроме как констатировать очевидное: что во мне нет ничего такого, что может подтолкнуть женщину получить длительную привычку к моей компании.