Страх Мудреца. Дилогия
Шрифт:
Из-за этого, магистр Лоррен, Лоренов гиллер Дистрельl и трое мускулистых скривов нашли Элодина и меня совершенно голыми и мокрыми, как утонувших крыс на крыше Архивов.
В течение пятнадцати минут все в Университете услышали про эту историю.
Элодин смеялся, откинув голову над всем этим, и, хотя я вижу сейчас в этом юмор, в то время я был далек от смеха.
Не буду обременять вас всем списком нашей деятельности.
Достаточно сказать, что Элодин пошел на многое, чтобы разбудить мой спящий
Нелепой протяженности, на самом деле.
И к моему большому удивлению, наша работа принесла плоды.
Я назвал имя ветра три раза за семестр.
Первый раз я успокаивал ветер в течении долгого вздоха, стоя на Каменном мосту посредине ночи.
Элодин был здесь, тренируя меня.
Я имею в виду, что он был, подталкивая меня хлыстом.
Я также был босиком и более чем слегка пьян.
Второй раз пришел ко мне неожиданно, когда я учился в Томах.
Я читал книгу по Иллийской истории, когда вдруг воздух в пещерной комнате начал шептать мне.
Я слушал, как научил меня Элодин, затем это мягко произнес.
Именно тогда мягкий скрытый ветер перешел в бриз, поразив студентов и посеяв панику среди скривов.
Имя исчезло из моей головы через несколько минут, но пока это продолжалось я получил определенные знания, как я должен управлять им, я мог вызвать бурю или начать гром с одинаковой легкостью.
Знания самого по себе должно было быть достаточным для меня.
Если бы я сильно назвал имя ветра в Архивах, Лоррен повесил бы меня за пальцы над наружной дверью.
Вы можете подумать, что это не очень впечатляющие подвиги для именователя, и я соглашусь, что вы правы.
Но я вызвал ветер третий раз за весну и третий раз стоил всех остальных.
Глава 147
Долги.
Поскольку я получил для себя много свободного времени, в середине семестра я нанял для использования двух лошадей, запряженных в телегу и ради шутки отправился в Тарбеан.
Это заняло у меня весь Ривинг (прим. день оборота), чтобы попасть туда, и я провел большую часть Кендлинга (прим. день оборота) посетив любимые места и заплатив старые долги: сапожнику, который был добр к босому мальчику, хозяину, который давал мне спать у его очага несколько ночей, портному, которого я терроризировал.
Кварталы Берега были поразительно знакомы, в то время как другие кварталы я не узнавал вообще.
Это не особенно удивляло меня.
Такой занятой город, как Тарбеан, постоянно менялся.
Что удивляло меня - была странная ностальгия, которую я чувствовал к этому месту, что было так жестоко ко мне.
Я провел здесь два года.
Практически, это было целую жизнь назад.
Прошел оборот дней с момента последнего дождя, и город был сухой, как кость.
Шарканье ног сотен
Она охватывала мою одежду и попадала в волосы и глаза, заставляя их зудеть.
Я старался не останавливаться на том, что она была в основном из пылевидного лошадиного дерьма, с примесью мертвой рыбы, угольного дыма и сильно отдавала мочей для аромата.
Дыши я через нос, я был бы поражен запахом.
Но если я дышал через рот, я мог попробовать это, и пыль заполнила мои легкие, заставляя меня кашлять.
Я не помню, чтобы было так плохо, как тогда.
Неужели там всегда было так грязно?
Неужели там всегда пахло так плохо?
Через полчаса поисков, я наконец нашел сгоревший дом с подвалом под ним.
Я проделал свой путь вниз по лестнице и через длинный коридор во влажное помещение.
Трапис все еще был там, босиком и носил все тот же оборванный халат, заботясь о своих безнадежных детях в прохладной тьме ниже городских улиц.
Он узнал меня.
Не так, как другие люди, и не как подающего надежды героя из истории.
У Траписа не было времени для таких вещей.
Он вспомнил меня, как грязного, голодного мальчика, который упал на его лестнице больной лихорадкой и плакал одним зимним вечером.
Можно сказать, что я любил его еще больше за это.
Я дал ему столько денег, сколько он мог взять: пять талантов.
Я пытался дать ему больше, но он отказался.
Если он потратит слишком много денег, сказал он, это привлечет ненужное внимание.
Он и его дети были в безопасности, пока никто не замечал их.
Я поклонился его мудрости и провел остаток дня, помогая ему.
Я накачал воды и раздал хлеб.
Я быстро обследовал детей, а затем предпринял путешествие в аптеку и принес несколько вещей, которые могли бы помочь.
Наконец я позаботился о самом Траписе настолько, насколько он позволил.
Я растер его бедные, распухшие ноги с камфорными и материнскими листьями, а затем подарил ему облегающие чулки и хорошую пару обуви, чтобы он не ходил больше босиком в сырости подвала.
Когда день перешел в вечер, оборванные дети начали поступать в подвал.
Они пришли найти немного еды, или потому что они были ранены или надеялись на безопасное место для сна.
Все они смотрели на меня подозрительно.
Моя одежда была новой и чистой.
Я не оставался там долго.
Мне не были рады.
Если бы я остался, могли возникнуть проблемы.
По крайней мере, мое присутствие могло быть для некоторых из изнуренных детей настолько неудобным, что они не остались бы на ночь.
Поэтому я попрощался с Траписом и ушел.
Иногда уйти остается единственным, что можно сделать.