Страх
Шрифт:
На днях мы с мужем возвращались из города. Мы с ним шли по оживленной городской улице к нашему автобусу. Но вот муж остановился на углу, медленно и внимательно огляделся по сторонам, а затем купил в киоске семечки. Для чего? Ведь он их обычно не покупает. Было такое впечатление, что это своего рода условный знак: мол, у меня в руках будет кулек с семечками. У него, то есть у человека, который едет со мной, везет меня — у моего мужа! Правда, я борюсь с этой мыслью, борюсь, отталкиваю ее всячески: трудно мне это сердцем принять… В автобусе муж принялся грызть семечки, то и дело оглядываясь. А он, повторяю, никогда их не покупает… И меня охватил страх, что меня не домой везут, что автобус — не наш, а заказной
И в самом деле, я не узнавала привычной дороги, за окном мчались какие-то кусты, и автобус мчался быстрее, чем обычно. Руки у меня вспотели, сердце билось медленно, гулко.
— Если мы приедем домой, — сказала я мужу, — обещаю тебе, что больше не буду бояться. Ведь мы едем — домой?
— Домой, домой… — Он все так же грыз семечки. А автобус все набирал скорость. И все быстрее летели какие-то придорожные кусты…
Да и сам автобус был не тот, что обычно. Зачем я согласилась сесть в него, зачем? Один предыдущий, тоже подозрительный, мы пропустили. А этот был — с двойным номером! Да, я еще в городе заметила: сбоку у него был прицеплен один номер, а наверху, над ветровым стеклом — другой. И никогда еще ни один автобус так не разгонялся. Вроде и светофоров для него нет. Зеленая улица ему, заказному…
— Послушай, — просила я мужа, — обещаю тебе… Я не буду больше бояться. Только бы мы приехали домой!
Но вот откуда-то вынырнул знакомый поворот, знакомый мост. Значит, и ему — этому автобусу, ехавшему по другому маршруту, все-таки пришлось не миновать наш мост. Вот тут-то и выскочить. Тут совсем недалеко до нашего дома. Две остановки пешком. И я выскочила на остановке, расталкивая пассажиров в темных очках.
— Куда, куда? Что случилось? — неслось мне вслед. Сердце у меня екнуло: задержать хотят! Но я выскочила, выскочила-таки из автобуса, в последнюю секунду…
Муж поджидал меня около дома. Он был рассержен. А я жалась к нему ласково и виновато. Сердце у меня все еще колотилось. Я и верила мужу, что ехали мы домой, и — и не верила. Слишком уж он быстро летел, этот автобус. С двойным номером. И если бы я не выскочила в последнюю минуту, то, как знать, где бы я была сейчас?
Вы ведь понимаете: так быстро обычные автобусы не ездят. Просто количество народу на остановках не позволяет. А этот автобус — брал не всех. Да… не всех, а своих… Сопровождающих. Какое чудо, что я все-таки выскочила и они не погнались за мной. Они не хотели поднимать шум на улице, среди бела дня.
— Ну, вот мы и дома… — виновато улыбалась я мужу. — Дома!..
Человек с маленькой собачкой! Гражданин пенсионер! Психологи, живущие наверху над нами! Соседка и сын соседки! Опомнитесь… Да для чего вам все это надо? Только для того, чтобы идти за мной по пятам, когда я возвращаюсь из магазина, только для того, чтобы красться за мной между домами, вы пустились в такой дальний путь, оставили свою прошлую жизнь? Да разумно ли это? Ведь и вам было кого и что оставлять в той, прошлой жизни… Я бы понимала вас, если бы вы приехали сюда ради каких-то своих будущих надежд (каких — безразлично), а не ради мелкой, дотошной слежки. Вот и в газетах пишут: люди едут сюда, чтобы строить государство Израиль (да, да, Израиль!), чтобы быть свободными на своей земле, а не для того, чтобы кого-то изолировать… А вы? Вы только изменили место жительства (а лучше сказать — место своего проживания), но не себя… Кстати, каждый из вас (каждый!) в темных очках. Кроме человека с собачкой. Его белокурые волосы приглажены, а маленькие голубоватые глазки всегда прищурены — точно так же, как там, когда он шел между роялем и рядами. А вот гражданин пенсионер (это уму непостижимо) всякий раз при виде меня достает из кармана и надевает свои темные очки. Он выпячивает грудь, шаг у него чеканный. А сын соседки? Он никогда не расстается с темными очками.
А в кинотеатрах время от времени (но регулярно) идут советские фильмы.
Да к чему же в таких условиях мне говорят о Бегине? К чему рассуждать о Ближнем Востоке и о его проблемах, когда из-за двери доносится:
Парни, парни, это в ваших силах…А то еще кто-нибудь пустит на полную мощность магнитофон (или проигрыватель), и по всему кварталу разносится слащаво:
Издалека долго Течет река Волга, Течет река Волга, А мне семнадцать лет…При чем же тут Бегин?
Вот вчера в руках у психологов, когда они садились в машину, я увидела журнал — по-моему, это был «Огонек». Вот это — уместно. А споры о ближневосточных проблемах на таком фоне выпирают какой-то подделкой.
Надо изменить свою жизнь. Надо выпрыгнуть из этой неподвижности, где никогда ничего не случается, но всякую минуту может случиться. О, это знакомые слова: у нас никогда ничего не случается, — слова, знакомые по всей жизни моей! А куда деваться? Ведь мы приехали уже, приехали в этот поселок и будем здесь ждать, ждать… пока они за мной не придут. Как это будет? Что они скажут, войдя? Явится ли сначала психиатр? А может быть, он уже приходил, и не однажды — скажем, под видом какого-нибудь знакомого. Ведь приходит же иногда кто-нибудь. И ведь недаром мне задают вопросы: «Как вы спите?», «Вы когда-нибудь отдыхаете?»
Мне все кажется, что мы на каком-то временном забытом полустанке, и так трудно поверить, что все это уже окончательно, бесповоротно. Выскочить, выпрыгнуть из этой жизни — как выпрыгнула тогда из автобуса!
Там, в Москве, когда мне становилось слишком не по себе, когда я слишком боялась обыска, я уходила к матери. И сына увозила. Он на метро ездил в школу. Так бывало в те дни, когда муж уезжал в командировку. Прижавшись к матери, я чувствовала себя маленькой девочкой и — в безопасности.
Да… А однажды, уйдя из дома, мы позабыли выключить свет и перепугали знакомую. На дверной звонок ответа не было. Телефон (она позвонила из соседнего автомата) — тоже не отвечал. А свет в окнах горел. Вот она и решила, что у нас идет обыск…
И это была привычная обстановка жизни. И уж лучше бы там все и кончилось. Для чего же было продолжение? Продолжение — несвободное, продолжение той же неустойчивой, неопределенной, призрачной жизни.
Издалека долго Течет река Волга…Да, но как же так? Ведь мы сдали в Москве паспорта — в обмен на выездные визы, мы заполняли анкеты — на выезд в государство Израиль. Правда, билеты у нас были взяты на первое апреля — неверный, неверный день! Один только такой день и есть в году: «Первого апреля — никому не верю…» А я — поверила! Да как же можно было решаться брать билеты на первое апреля? Для чего? Есть так много чисел… обычных. Меня и тогда кольнула эта мысль, в кассе аэропорта.
— А может быть, возьмем на тридцать первое марта или на второе апреля? — сказала я мужу.