Страх
Шрифт:
Они вошли в общеплацкартный вагон, нашли свое место, поставили чемодан, сели на скамейку, на перрон не выходили, тихо переговаривались.
– Как приедешь, дай телеграмму на Центральный телеграф до востребования. И пиши тоже до востребования, – сказала Варя.
– Я могу дать ее завтра с любой большой станции.
– Не надо нервничать, все будет хорошо, дай, когда приедешь.
– Но все же наведывайся на телеграф, тебе же близко от работы. И на почту наведывайся, я могу бросить открытку с дороги.
Нина
Наконец проводница объявила, что поезд отправляется, и попросила граждан провожающих покинуть вагон.
Сестры встали, обнялись, поцеловались, прослезились. Когда они в последний раз целовались? Да и целовались ли вообще когда-нибудь? Разве только в детстве.
– Ты к окну не подходи, – прошептала Варя и вышла из вагона.
Раздался свисток, поезд медленно отходил от перрона, Варя глядела в окно, возле которого должна была, по ее расчетам, сидеть Нина, но там торчала чья-то физиономия.
Телеграмму Максиму Варя дала с Ленинградского вокзала, сделать это на Ярославском показалось ей опасным.
14
Как и договорились, в три часа дня к Сталину в Кремль приехал Орджоникидзе. Коротко сообщил последние новости по своему ведомству, сухо говорил, неприязненно, в общих чертах: все в порядке. А было бы еще в большем порядке, если бы не необоснованные репрессии среди командиров промышленности.
Сталин протянул Орджоникидзе телеграмму от Берии. В телеграмме говорилось, что руководство Наркомата тяжелой промышленности скрыло аварию на одном из участков Балахнинского нефтепромысла.
Орджоникидзе удивленно посмотрел на Сталина:
– Это какая же авария? Когда?
– Там написано. – Сталин кивнул на телеграмму.
Орджоникидзе дочитал до конца, снова удивленно посмотрел на Сталина.
– Но эта авария была в июне прошлого года, шесть месяцев назад. Мелкая авария, которую тут же ликвидировали. – Он смял телеграмму в кулаке, ударил кулаком по столу. – Негодяй, провокатор! Я не желаю о нем даже разговаривать, пусть даст мне свидание с моим братом Папулией!
– Положи телеграмму.
Орджоникидзе бросил телеграмму на стол.
Сталин взял ее, разгладил.
– Зачем так волноваться, особенно с больным сердцем… У тебя готовы тезисы твоего доклада на Пленуме?
– Нет!
Орджоникидзе
– Когда будут готовы?
– Не знаю.
– Пленум открывается через два дня, нельзя тянуть, все докладчики представили тезисы.
– Представлю, когда будут готовы. Если посчитаю нужным. Я – член Политбюро и имею право решать, о чем мне говорить. Мне не надо одобрения Ежова.
Сталин помолчал, потом сказал:
– Да, ты – член Политбюро и на Политбюро можешь высказывать свое мнение. Но на Пленуме ЦК тебе придется изложить точку зрения Политбюро, точку зрения руководства партии. Иначе ты ставишь себя в оппозицию к Политбюро, в оппозицию к руководству партии, противопоставляешь себя партии. Подумай о последствиях такого решения. Учти опыт тех, кто до тебя пытался противопоставить себя партии. Иди домой, успокойся и подумай. Успокоишься, поговорим.
Орджоникидзе встал, с шумом отодвинув стул. И ушел, хлопнув дверью.
Минут через тридцать – сорок явились Молотов, Каганович, Ворошилов, Микоян, Жданов. Обсуждали текущие дела, подготовку к Пленуму.
Дверь открыл Поскребышев.
– Товарищ Сталин! Вас просит к телефону Зинаида Гавриловна Орджоникидзе.
– Что ей надо?
– Что-то случилось с Григорием Константиновичем.
Сталин покачал головой.
– Был здесь, ругался, глотал таблетки. Говорю: побереги сердце. Не хочет беречь. Опять, наверно, приступ.
Поднял трубку:
– Слушаю… Что?! Не болтай глупостей! Надо было подальше от него держать пистолет. Повторяю, не болтай чепуху! Сейчас приду. Вызываю врача.
ОН положил трубку, обвел всех тяжелым взглядом.
– Серго застрелился.
Все молчали.
Сталин поднял трубку другого телефона.
– Товарищ Ежов! Застрелился товарищ Орджоникидзе. Немедленно врачей. Если спасти не удастся, то пусть ко мне приедет народный комиссар здравоохранения.
Не снимая руки с трубки, чуть помедлив, Сталин сказал:
– Ну что ж, пойдем посмотрим, что такое там случилось.
Они вышли, мимо промчалась санитарная машина, остановилась у подъезда, где жил Орджоникидзе. Из машины выскочили несколько человек в расстегнутых пальто, под которыми виднелись белые халаты, вбежали в подъезд.
Сталин замедлил шаг.
– Не будем мешать врачам.
И все замедлили шаг. И никто не раскрывал рта.
Так же медленно поднялись они по лестнице. Дверь в квартиру была открыта.
Серго лежал в спальне на кровати. У изголовья, оцепенев, стояла Зинаида Гавриловна. ОН много лет знал ее и всегда поражался выбору Серго. Такой видный мужчина, а женился где-то в Сибири на деревенской учительнице, невзрачной, тихой, лицо незаметное, чего Серго в ней нашел? Испуганно взглянула на Сталина, прикусила губу.