Страховка

Хаецкая Елена Владимировна

Двое курсантов стояли возле топчанчика боком, заслоняя сидящего на нем, и скучно моргали. Голос, который был Бугго уже знаком, говорил так монотонно, что тянуло в сон:

— Еще раз повторяю. Курс на Лагиди. Чему равно угловое расстояние? Господин Халинц, у вас чешется мозг?

Один из курсантов вынул палец из уха и сказал:

— Угловое расстояние равно семи, господин старший помощник капитана.

— Семи чего? — осведомился Хугебурка. И, не дождавшись ответа, прибавил, зевая: — Вероятно, семи пудингам… Убирайтесь к черту.

Курсанты молча удалились. Они двигались

так синхронно, что Бугго заподозрила в них андроидов. Заметив теперь капитана, Хугебурка поднялся с диванчика и быстро отсалютовал. Бугго кивнула в ответ.

— Они настоящие? — спросила она, кивая на дверь, за которой скрылись две спины.

— Разумеется, госпожа капитан. Только люди бывают так тупы.

— Мы что, должны их обучать? — поинтересовалась Бугго.

— Это предполагается. Их направляют в рейсы для того, чтобы они набирались опыта.

Бугго вздохнула:

— А вот нас не направляли.

Старший помощник уныло глядел на своего капитана. Ему было трудно стоять, и он чувствовал себя ужасно старым.

Бугго сверкнула глазами:

— А давайте их тиранить!

— Что? — растерялся Хугебурка.

— Будем гонять их в столовую — пусть подают нам кофе в постель… Ставить на вахту — охранять бревна! И чуть что — мыть кают-компанию зубной щеткой! Вообще, разведем страшный террор… Давайте?

Хугебурка провел ладонями по лицу, зарылся пальцами в волосы. Он чувствовал, что его тормошат, вытряхивают из оцепенения, в которое он погрузился много лет назад, и сам не понимал, нравится ему это или нет. Поглядев на Бугго, он вдруг ухмыльнулся и сразу стал хищным.

— И непременно заведем гауптвахту, — сказал он мечтательно. — Это будет так негуманно! Так нетолерантно!

Бугго прищурилась.

— А теперь покажите мне, как прокладывать курс на Лагиди.

«Ласточка», кряхтя, тащила бревна и почту сквозь пространство, где грезили и бились страстью сотни миров, и сама являла собой малый осмысленный мирок.

Бугго заставила нерадивых курсантов починить и вымыть светильники в кают-компании, и когда это было сделано, выявилась накопившаяся за десятки рейсов грязь. Хугебурка хмуро маячил за левым плечом капитана, пока та в рабочем комбинезоне (юбка со злополучным пятном от пирожка закисала в пятновыводителе), тускло поблескивая капитанскими нашивками, расхаживала по кают-компании перед строем курсантов. Пассалакава, скрываясь, гремел кастрюлей, которую ему было велено вычистить.

— Господа! — разглагольствовала Бугго. — Вчера перед сном я перечитывала увлекательный устав торгового флота и обнаружила там пункт о допустимости и даже рекомендованности телесных наказаний для младшего состава.

— Не может быть! — вырвалось у одного из курсантов. Это был невысокий, худенький паренек из числа зубрил с плохой памятью, как на глазок определила Бугго. Сама она презирала эту породу, поскольку памятью обладала отменной, и если бы не лень…

— Ваше имя, господин курсант? — обратилась к нему капитан.

Хугебурка тотчас устремил на беднягу змеиный взор.

— Амикета, госпожа капитан, — отрапортовал паренек.

— Угу, —

молвила Бугго. — К вашему сожалению, это правда. Пункт о телесных наказаниях был внесен в устав во времена Дикой Торговли, когда правительства пытались найти общий язык и хоть как-то упорядочить обмен товарами. С тех пор не поступило ни одного официального ходатайства о его отмене. Полагаю, господа, о нем попросту забыли. Но это означает также, что вас могут высечь или посадить на хлеб и воду до окончания рейса без всяких последствий для меня. Прошу это учитывать, когда будете оттирать всю здешнюю грязь. А вы, господин Амикета, следуйте за мной.

Амикета оставил своих товарищей наедине с тряпками и мыльным раствором и поплелся следом за Бугго. Он терялся в догадках. Конечно, он ляпнул… но ведь непроизвольно! Не в армии же они, в конце концов…

Хугебурке казалось, что он видит сон. Забавный сон. Жаль, что короткий. Скоро завопит вибробудильник, затрясет подушку: все, Хугебурка, хорош дрыхнуть, пора на вахту.

Они спустились в грузовой трюм и остановились под тусклой лампочкой. Видны были шершавые, будто шелушащиеся стволы, схваченные стальным тросом. Громадные их связки лежали в темноте — впереди, до самой переборки.

— Вот ваш пост, господин курсант, — молвила Бугго строго. — Прошу охранять с надлежащим усердием.

Амикета заморгал.

— Вопросы? — осведомилась Бугго.

— Что охранять?

— Груз! Еще вопросы?

— Зачем?

— Чтоб не сбежал! Я буду вас проверять! В качестве дисциплинирующего упражнения для ума рекомендую декламировать душеполезную таблицу умножения! Я буду подслушивать, учтите!

И Бугго с безмолвным старшим помощником за спиной удалилась.

Через четыре часа Амикету сменила плотная девица с плоским лицом и густыми рыжими волосами. Ее звали Фадило. Когда она появилась на трапе, Амикета, ошалевший от темноты и одиночества, поначалу даже не поверил собственным глазам.

— Ты здесь? — крикнула девушка. — Амикета!

Из динамика внутренней связи тотчас прозвучал резкий голос Хугебурки:

— Курсант Фадило! Уставное обращение — «курсант Амикета»! Еще одно нарушение — и я выверну лампочку, будете стоять в темноте.

— Пост сдан!

— Пост принят!

А шепотом:

— Ты как тут?

— Есть хочу. И спать. Скука.

— Как по-твоему, она нормальная?

— По-моему, ей замуж надо, — сказал Амикета чуть громче, чем требовала осторожность, после чего три ночи подряд его поднимали с постели и отправляли мыть отхожее место.

Эпоха гуманотолерантности сделала свое дело: люди в большинстве вырастали терпимыми к любой глупости и более всего опасались за целостность своего тела. Они питались экологически чистыми продуктами и не возражали резкостью на резкость. На военном космофлоте существовала целая наука по превращению человека гуманотолерантного в человека дееспособного.

А Бугго по природе не была ни гуманной, ни толерантной. Поэтому уже через два дня на «Ласточке» царил полный порядок. Пассалакава, которого теперь принуждали ежедневно мыть посуду, в том числе и после супа, страдал глубоко, но втайне.