Страна Биробиджан

Бренер Иосиф Семенович

В Тихонькой я устроилась работать в еврейском детском саду, русский я тогда почти не знала. Сейчас, конечно, кое-что из идиша ещё помню, но многое уже позабыла. Родители наши, переехав в Биробиджан, поселились в небольшом доме барачного типа, который был рядом с лесозаводом. Каждое лето в сезон дождей река поднималась так высоко, что в доме стояла вода. Когда она спадала, мои дети ходили на речку с банкой ловить маленькую рыбёшку, которую мама жарила или варила нам рыбный супчик.

Мама была очень тихой и невероятно доброй женщиной, большой чистюлей. В комнате ни одной пылинки по углам, скатёрка на столе, занавески на окнах висели всегда чистенькие. Часто в доме, кроме селёдки и картошки, ничего не было, но мама умудрялась нас накормить и напоить, так что мы и не замечали отсутствия продуктов.

Раз

в месяц, когда папа приносил зарплату, мы собирались всей семьёй у родителей. Мама ходила на базар, покупала маленький кусочек старого мяса и долго его варила. Из бульона она готовила жиденький овощной суп. Умудрялась приготовить из вымени моё любимое блюдо «эсик-флейш» — кисло-сладкое. Папа собирал всех нас за стол, и тогда для нас был маленький семейный праздник. Жили мы, конечно, очень бедно и скромно.

Когда началась война, муж ушёл на фронт, и я осталась с двумя детьми ждать его возвращения. После войны я работала заведующей еврейским детским садом, который был при Аремовском заводе. Мой брат работал там же начальником цеха по выпуску мин. Там их вытачивали, делали заготовки и отправляли в Комсомольск-на-Амуре, где мины начиняли. По окончании войны муж остался служить в Германии, а нас перевёз в Майкоп. Через два года он забрал нас в Вальденбург, где проходил службу. Но меня тянуло в Биробиджан. И я уговорила его вернуться к родителям».

Шифра слегка опустила голову, разглядывая зачем-то свои руки, и на минуту замолчала. Я всматривался в её лицо, покрытое морщинами, пытаясь понять, что с ней происходит. Ей не откажешь в памяти. Она легко воспроизводила события более чем полувековой давности. Почему она молчит, что дальше произошло в её жизни?

Эта остановка, как оказалось, была связана с самыми горькими впечатлениями, которые чередовались и с радостными событиями, и с гордостью за детей. Теперь уже не было такого гладкого и последовательного изложения истории жизни, которую она предполагала мне рассказать. Воспоминания нахлынули на неё, как волны, и она немного потерялась. Дальнейший рассказ состоял уже из фрагментов её жизни, связанных с преследованиями мужа. Только благодаря помощи друзей, её инициативе и усилиям по розыску свидетелей удалось, при рассмотрении дела в суде, прекратить процесс — муж вышел на свободу Она на себе ощутила в те месяцы страх за свою жизнь, за детей и родителей.

Она с безмерной гордостью и любовью говорила о своих детях, поддержавших её в то трудное время, когда в послевоенные годы муж ушёл из семьи. В этот момент голос Шифры стал проникновенным и трепетным: «Дети — это моё счастье, они никогда не давали мне повода расстраиваться, мои прекрасные дети». Мужа в разводе она не винила, и я почувствовал в этом разговоре даже силу женщины-матери. Насколько сильной и мужественной надо быть, чтобы не винить другого, когда-то самого близкого человека, ради спасения которого от тюрьмы она готова была на всё, да и сделала все, чтобы его не осудили.

Мы проговорили с ней почти два часа, вспоминая старый деревянный барачный Биробиджан и его новый облик. Затронули проблемы жизни пенсионеров, приехавших в Израиль из бывшего Союза. Не всем там нравится. Чужая страна не стала старикам родной. Возможно, не уехали бы туда наши бывшие соотечественники, родные и близкие, друзья, если бы государство заботилось и переживало за своих граждан, не относилось бы к ним как к расходному, а к пенсионерам как к отработанному материалу, который выбрасывают на свалку. Люди во всем цивилизованном мире считаются основным богатством страны. Жаль, что в России принятые с большим опозданием решения по возвращению граждан ещё не дали того результата, на который законодатели рассчитывали. Значит, что-то не так сформулировано в этих законах, значит, что-то ещё надо менять в устройстве Российского государства, если люди не возвращаются домой, туда, где они родились, где живут их друзья, где для них начиналась Родина. А может, многие наши бывшие сограждане просто не знают, что их здесь давно ждут? Как хочется верить, что вернутся на родную землю наши пенсионеры — наша история и наша гордость, а вместе с ними приедут их дети, иначе не будет будущего у России.

P.S. Через

два года после интервью бывшие биробиджанцы Шифра Борек, а затем её дочь Нелла скончались в Ришон-Леционе.

Двадцать третий километр

После Великой Отечественной войны наша страна медленно восстанавливала разрушенное хозяйство. Наступивший мир не принес людям материального облегчения, экономической и политической свободы. На фоне великой Победы над фашизмом культ личности Сталина достиг своего апогея. Руководящие органы партии с марта 1939 года по октябрь 1952 года не провели ни одного съезда.

Партия и власть после войны установили жёсткий идеологический контроль над обществом. Была развёрнута откровенно антисемитская компания против интеллигенции и творческих работников, которая вылилась в широкомасштабную борьбу с космополитизмом. Раскручивалось «Дело врачей», начались партийные чистки.

В то же время на территориях Украины, Белоруссии, Молдавии, республик Прибалтики, оккупированных в годы войны немцами, проводилась работа по выявлению предателей, преследованию тех, кто, по мнению властей, преднамеренно остался и не покинул свои дома с приходом фашистов. НКВД не церемонился и не выяснял подробности, почему семья не бежала вместе с отступающими советскими войсками на восток. Многие из проживавших в тех республиках не хотели покидать свой дом, бросать своё имущество, другие — просто физически не успели выехать, как и наши отдельные воинские части, которые в ходе стремительного наступления фашистов оказались в тылу врага на оккупированной территории, и выбор у них был небольшой: умереть или сдаться в плен.

После окончания войны большая часть из почти трёх миллионов бывших военнопленных и репатриированных была вновь отправлена в лагеря или приговорена к ссылке. В конце сороковых — начале пятидесятых годов в результате проводимых «зачисток» на Восток страны под охраной НКВД потянулись эшелоны со спецпереселенцами. Один из них летом 1950 года остановился на станции Биробиджан. По городу прошёл слух, что в область завезли «бендеровцев». Никто в те годы не имел фактической информации о принудительном переселении людей из родных мест. Масштабы депортации целых народов: чеченцев и ингушей, немцев Поволжья, калмыков, крымских татар, корейцев, всего более трёх с половиной миллионов человек, — стали известны только после смерти Сталина, а о некоторых подробностях мы узнали лишь в последние десятилетия.

Женю Гарасим пятнадцатилетней девочкой, вместе с родителями, под охраной высадили на биробиджанский перрон. Родители вполголоса переговаривались между собой о какой-то еврейской области, где проживают евреи, и было в этом что-то настораживающее. Как здесь люди отнесутся к ним, проживавшим на оккупированных территориях?

Она хорошо помнила о событиях той жизни, в период оккупации, когда гестапо и полицаи рыскали по сёлам и местечкам Украины в поисках евреев. В селе, где они жили, было много еврейских семей. В начале войны у них дома прятали соседского шестилетнего мальчишку. Это был её одногодка, смуглый, черноволосый, он отличался от других белокурых детей семьи Гарасим. Как только у калитки дома появлялся посторонний, мама брала мальчугана на руки и прятала на русской печке. На домах и заборах были прибиты объявления, в которых говорилось, что тот, кого поймают за сокрытие евреев, будет расстрелян. Облавы проходили часто, и многие еврейские семьи, кому не удавалось бежать, полицаи задерживали и увозили куда-то, и больше их никто уже не видел.

В стоявшие у вокзала грузовики рассадили людей, и колонна машин отправилась в путь. Женька вертела головой по сторонам, пытаясь хоть что-то увидеть и понять, куда их везут, но город через несколько минут, как переехали деревянный мост, пропал, осталась только дикая тайга да грунтовая дорога с ямами и ухабами, разбитая после дождя, которая уносила их в дремучую даль, откуда, казалось, уже невозможно будет выбраться.

Женька знала, что все они спецпереселенцы. Но почему их сюда отправили и какое отношение она имела к этому наказанию, в таком возрасте она не могла ещё осознать. Вместе с ними в одной машине оказались литовцы, латыши, украинцы, было ещё несколько бывших зеков, высланных на поселение после отсидки.