Страна детей
Шрифт:
– Странно, – вырвалось у меня непроизвольное замечание. – Как это простой матерчатый пояс может противостоять мечу?
– Сейчас мы вам покажем это, – сказал Козлов и хлопнул в ладоши. Из первого ряда сразу же выскочили трое бойцов, двое из них вооружились бамбуковыми палками, третий развязал свой длинный пояс, один конец намотал на правый кулак, другой же, свернув впятеро или вчетверо по длине, зажал в левой руке. Все трое встали в боевую позу так, что один оказался впереди, а другой – сзади бойца с поясом. Несколько секунд общего напряжения, и вдруг последовала мгновенная атака нападающих с мечами. Но в то же самое мгновение, а, может быть, и раньше, воздух рассекла, подобно молниеносной змее или птице, тонкая полоска материи. Она обвила один меч, вырвав его из рук нападающего, затем отразила другой
От удовольствия у всех наблюдавших эту сцену бойцов напряглись желваки на скулах, а у кондотьера Козлова увлажнились глаза. Он повернулся к брату и сказал:
– Неужели ты хочешь передать это оружие нашим врагам?
Брат задумался, а Козлов, видя его нерешительность, продолжал наступление:
– Пока что мы овладели тремястами приемами защиты и нападения, а их более семисот. Человек, который овладевает в совершенстве этим искусством, способен ловить поясом четырехконечные заточенные звездочки и ружейные пули, а также сносить головы противникам.
– Да, – задумчиво произнес брат, – неплохо бы поучиться этому искусству.
– Можем приступить хоть завтра, – охотно согласился Козлов.
– А где хранится этот свиток?
– В арсенале.
При произнесении этого слова мне показалось, что по рядам бойцов пробежал трепетный экстаз. Слово «арсенал» действовало на всех магически. Даже из высшего руководства клуба не все знали, где он находится, и какие богатства там хранятся.
– Кстати, – вспомнил брат, – сегодня обязательно нужно обеспечить его охрану ночью или оставить там хотя бы одного человека.
– Но у нас каждый боец на учете, – заметил Козлов. – И так силы неравные: на одного нашего дракона приходится по четыре облезлые кошки.
– Да. Понимаю, – кивнул головой брат и вдруг предложил: – Так давайте оставим там на ночь моего старшего брата.
Все взоры обратились ко мне. Я не выдержал их пристальных глаз. Мне показалось, что десятки ружейных стволов направлены мне в лицо, и я часто-часто заморгал глазами. Мне совсем не хотелось на ночь оставаться в каком-то там сверхсекретном арсенале. Но в момент общего напряжения, охватившего всех, я не мог им так просто сказать: «Ребята, оставьте меня в покое».
– Но стоит ли посвящать постороннего в наши секреты? – возразил Козлов, продолжая сурово глядеть мне в глаза.
В душе от радости я закричал: «Не стоит! Не стоит!» Но мой брат вдруг обиделся:
– Какой он посторонний? Он – мой старший брат. Этими словами он оказывал мне не только доверие, но и взваливал мне на плечи тяжелый груз ответственности.
Козлов больше не стал спорить с братом. На том и порешили. Затем бойцы разработали план охраны Дома дружбы, где должна была в шесть часов вечера состояться встреча членов клуба «Кэнрокуэн» с членами общества «Ангара-кай», и все разошлись. Брат объяснил мне, как добраться до арсенала, расположенного в старом пакгаузе за городом, и вручил ключ.
– Ты уж меня не подведи, – были его последние напутственные слова.
И мы на некоторое время расстались.
8. Час птицы (с 17 до 19 часов вечера)
В агентстве я застал Карима, который уже успел съездить на японское кладбище и отснять все четыреста шесть могильных плит. В его лаборатории кипела работа, рулоны проявленной пленки сушились на веревке, как выстиранное белье, но уже сейчас было понятно, что ни на одном из кадров больше не проявлялось фото-аномалий. Даже прежние могилы вышли четко, без теней. И я подумал, что, вероятно, мои ночные посетители отправились в город, и вспомнил, что в девять часов вечера назначил им встречу у кафе «Снежинка». Однако Карим не унывал, так как был по натуре исследователем. На следующее утро он опять собирался отправиться на кладбище для поиска теней.
Я заехал домой, наскоро перекусил, сгрузил тарелки и чашки в мойку, которая и так уже была завалена грязной посудой, и отправился на встречу с членами общества «Ангара-кай».
Вокруг Дома дружбы расставленные
Андзу-но Ки-ни, Андзу-но саку ёо-ни,
Коно Куни-ни, акаруку Хана-о сакасэтай,
Гогацу-но Тайёо-га, Тайти-о аттакамэру ёо-ни
Минна-но Атама-кара, Аси-но Саки-мадэ
Аттакай Хикари-о абисэтай.
Хотим, чтоб нас всех с головы до пят
Согрело солнце живительным теплом,
Когда земля меняет свой наряд,
И абрикосы расцветают под окном.
Хотим, чтоб в этой дальней и чуждой строне
Снег растопил быстрей горячий майский луч,
Чтоб абрикосов цвет не только был во сне,
Чтоб солнце чаще выходило из-за туч.
Эта песнь о цветах абрикосового дерева звучала несколько странно, тем более что японские военнопленные, по словам песни, желали, чтобы они цвели в Сибири. Девушки, никогда раньше не видевшие абрикосовых цветов, все же вырезали их из цветной бумаги и украшали приветственное обращение, написанное по-японски и вывешенное в фойе. Песня создавала светлое, воодушевляющее настроение веселья, заставившее на некоторое время забыть всех об объявленной войне. Здесь же, в фойе, были устроены выставки оригами и икебана. В углу стояли в горшочках два-три деревца бонсай, выращенные членами клуба. На видном месте красовались афиши одного из приглашенных – ответственно¬го секретаря общества «Ангара-кай» художника Оцука Исаму, написанные им к постановке режиссером Сэнда Корэя на сцене токийского театра «Дзэнсиндза» пьесы иркутского драматурга Александра Вампилова «Прощание в июне».
Все это фиксировал мой цепкий наметанный глаз журналиста, чтобы потом изложить в репортаже. Я поднялся по лестнице на второй этаж и заглянул в кинозал. Кинозал был набит народом, люди ждали прибытия гостей, весело переговаривались. Среди приглашенных я увидел Светлану, которая посмотрела на меня как-то странно. Рядом с ней все места были заняты, я кивнул ей, соображая, как бы ее выманить из зала для объяснения, но в это время мой брат привел бывших военнопленных, и весь зал захлопал в ладоши, приветствуя гостей. Я примостился на стул, принесенный мной из приемной, и стал слушать приветственные речи. После официальной части члены клуба устроили тут же перед зрителями самодеятельный концерт, составленный из номеров классической японской музыки Гагаку с игрой на флейте и сямисэн, а также небольших сцен театра «Но». Признаюсь, эта музыка и театр «Но» наводили всегда на меня скуку. Один раз я даже уснул на одном представлении театра «Но» в Японии. Поэтому, чтобы не подвергаться вторично эксперименту после бессонной ночи, я потихоньку вместе со стулом удалился из кинозала. В приемной никого не оказалось, но за это время был накрыт шикарный стол с тортами и конфетами, фруктами и печеньем. Я не удержался, чтобы не налить из серебряного самовара чашку душистого чая и не стащить самый лакомый кусок торта. Как только я набил рот сладостями, в дверях появился мой брат. Он недовольным взглядом посмотрел на мою трапезу, так как я несколько нарушил торжественную чинность стола, и сказал: