Страна Дураков
Шрифт:
– Этот твой знакомый – он точно будет на месте?
– Обещал быть… А так – кто его знает? Богема.
– Богема! – передразнил начальник. – Да хоть сам апостол Павел! Назначил время потопа – будь добр, не кивай потом на засуху и на раззвездяев-сантехников! Богема…
Адъюнкт, в силу явной риторичности последней реплики начальника, промолчал. Начальник же вдруг вспомнил о показанной ему накануне визитке художника:
– Кстати, а что это у него такое странное сочетание имени и фамилии? Фамилия – как у апостола имя, а имя – вообще Дарин? Он сам не из этих? Не из "апостолов"? Нарвёмся на какого-нибудь "Малевича" – что делать будем? Ты хотя бы одну его картину вживую
– Насколько знаю – он внебрачный сын румынского офицера, – прояснил картину Саня. – С тех самых времён приблудился, когда румыны ещё учились в наших академиях.
– Такой старый? – изумился начальник.
– Моложе меня! – возмутился адъюнкт.
– Как быстро летит время… – загрустил полковник. – Я уже и думать забыл, что у румын бывает армия. Конечно, то, что он офицерский сын, как-то успокаивает. Но румын… Это же цыгане? Как этот цыган рисует ты хоть краем глаза видел?
– Видел! – сдал свой последний козырь адъюнкт. – И вы, товарищ полковник, видели! Много раз! Этикетки на пиве завода "Степана Разина" помните? Это он рисовал!
– Так что же ты мне сразу не сказал?! – стукнул ладонями по рулевому колесу полковник. – Конечно, помню! Хороший художник! Правильный! Кстати, подъезжаем. Какой там у него номер дома?
Художник встретил офицеров у порога студии. Для вящего эффекта от встречи он вырядился в бирюзовую бархатную размахайку и такой же бархатный бордового цвета берет. Из-под размахайки виднелись испачканные краской джинсы. Левая рука художника была занята массивной эллиптической палитрой с бурыми следами давно высохших красок. В правой руке, на относе, на манер испанского стилета, он держал крупную кисть с пятном жёлтой засохшей краски на слипшейся щетине. Обут художник был в старые домашние шлёпки.
Картину довершали пышная вьющаяся шевелюра и свалявшаяся испанская бородка в стиле а-ля Крамской. Глаза художника сияли нездешней отрешенностью. Короче, выглядел он очень колоритно.
Занятые руки мешали обмену рукопожатиями, и поэтому художник, долго не думая, бросил палитру и мешавшую ему кисть прямо на пол в прихожей, а затем отпихнул их ногою к ближайшей свободной стене.
– Прошу! – пригласил он и распахнул дверь в студию.
Судя по всему, на полковника внешний вид художника произвел самое благоприятное впечатление. Во всяком случае, в студию он вошел приободрённый, с ожиданием чуда в широко распахнутых глазах.
Но жизнь – штука подлая. И чудеса в ней случаются крайне редко, и то – только за большие деньги. За сто долларов чуда не произошло.
Видели ли вы чудесный фильм Евгения Татарского по мотивам рассказов Р.Л.Стивенсона – «Приключения принца Флоризеля» с несравненным Олегом Далем в главной роли? Помните ли в этом фильме тот эпизод, когда группа граждан-уголовников участвует в опознании рецидивиста «Клетчатого»? В этом эпизоде Даль-Флоризель, он же принц богемский, срывает покрывало с картины художника-авангардиста, и изумленные зрители видят пред собою несусветную мешанину из квадратов, треугольников, вытаращенных глаз, цветных пятен, линий, теней и т. д. Ирония создателей эпизода как раз в том и состоит, что далёкие от живописи рецидивисты моментально узнают в более чем абстрактном портрете своего давнего приятеля – Клетчатого. Мало того, опознав искомого фигуранта, они настолько энергично шарахаются от картины, что недоумевающим зрителям остается лишь гадать: то ли так страшен Банионис-Клетчатый, то ли это естественная реакция уголовного мира на абстрактную
Воздействие написанных Дарином картин на полковника было куда более ошеломительным, чем воздействие плаката с образом сеятеля на небезызвестного распорядителя лотереи из бессмертного романа Ильфа и Петрова. Помните, там, при виде монстра, разбрасывающего облигации государственного займа, на берегу наступает мёртвая тишина, которую потом нарушает собачий вой? Причём здесь Ильф и Петров, спросите вы? Да ни при чём, но, глядя на внебрачного сына румынского милитаризма, майору почему-то вспомнился совсем другой внебрачный ребёнок: сын турецко-подданного – Остап Берта-Мария-Соломон Бендер. Выйдя из состояния недолгого замешательства, майор вдруг вспомнил и о том, что пребывает в мастерской знакомого художника в качестве эксперта в области живописи. Вспомнил, и потому, после некоторых размышлений и колебаний, пальму первенства в области изящных искусств отдал "Сеятелю" Оси Бендера. Это произведение он счёл более близким к классическому реализму.
Майор вообще уважал реализм. Альтернативное искусство его не торкало.
А на картинах художника…
Чего только на них не было.
Реализм с представленными на полотнах персонажами и сюжетами – и рядом не лежал.
Исполненные в ядовитых тонах квадратные головы плакали обильно сочащимся из треугольных глаз зелёным гноем. Некоторые из них пускали из ноздрей сиреневый дым. Огуречной пупыристости туловища представленных на картинах персонажей бодро скакали на колченогих трёхпалых ножках, а такие же худосочные трёхпалые ручки были пришпандорены у героев картин куда попало в совершенно произвольных количествах. Те из них, которые были "мальчиками", цветом и размером первичных половых признаков могли посрамить изготовленные на американском "Локхиде" американские же крылатые ракеты. Окружающий пейзаж и вовсе описанию не поддавался. Минуты через три ошеломлённого созерцания этого великолепия академик пришёл в себя.
Для разминки он довольно чувствительно заехал адъюнкту кулаком в бок.
Кулак у военного академика был полковничьего размера.
Адъюнкт ёкнул селезёнкой и посмотрел на своего начальника вопросительно.
В глазах академика плескалась паника.
– Блядь! – одними губами сказал академик, и к панике в его глазах добавилась тоска.
– Ну, как? – спросил полковника Дарин.
Судя по всему, он понял, что пауза затягивается. А это всегда чревато.
– А у вас что-нибудь ещё есть?.. В реалистической манере?.. – поинтересовался полковник. – Лесок там, какой? Прудик?..
Судя по всему, он уже ненавидел себя за эти вопросы.
– В реалистичной?.. – надолго задумался художник. – Нет. В реалистичной, пожалуй, что и нет… Понимаете? – вдруг совсем уж жалобно добавил он. – Я так вижу!
– Блядь! – шепотом прокомментировал такое видение полковник, но вслух довольно спокойно уточнил: – И что? Никак нельзя ничего реалистичного?
– Никак нельзя… – эхом отозвался уже всё понявший художник.
Объявить о том, что он ничего брать не будет, полковнику что-то мешало. Наверное, это было сострадание.
– А у вас это, – и он обвел рукою вокруг, – часто покупают?
– В Америке… Три выставки… Все картины… – заученно залепетал уже ни на что не надеющийся художник.
Полковника его ответ не удовлетворил. Абсолютно.
– Нет! А здесь, в России, часто покупают?
– Ну, да… американцы, японцы, недавно два полотна голландец взял…
– Да нет же! – потерял терпение полковник. – Наши! Наши часто ваши картины покупают?
– Наши?.. – опять надолго задумался художник. – Наши не покупали. Ни разу…