Страна крепостей
Шрифт:
– Этого не может быть! – сказал Алекс, хотя не был уже ни в чем уверен. – Ты его приклеила.
– Ну возьми, посмотри, – Елена протянула ему нож.
Следов клея или какого-либо липкого вещества ни на нем, ни на руке не обнаружилось. И обереги не мешали, что интересно. Впрочем, наверное, только плохим ведьмам обереги мешают, а хорошим…
– А еще раз?
– Пжалста!
На сей раз на ладони висела, качалась и двигалась вместе с ней вилка.
– Это ты, наверное, к кольцам своим их как-то цепляешь?
– Вот, пожалуйста, сняла кольца.
–
– А ложку сможешь?
– И ложку.
После того, как к Елениной руке был приложен весь металл, найденный на столе, стало ясно, что не ясно ничего.
– Ну это и я так могу! – сказал Вадик, прицепил вилку к своей ладони, повернул ее и… Вилка полетела на стол, перевернув и разбив какую-то рюмку.
– У меня они не только к рукам, но и к некоторым другим местам липнут, – сказала Елена слегка смущенно. – Но стриптиз устраивать не буду. Хватит уж.
– Но круто же!
– Может и круто, но совершенно бесполезно по жизни, – пожала плечами Елена.
Весь вечер только и было разговоров, что о летающих кинжалах и ведьмах. К ночи все участники попойки мало что не выли, как те самые волки, чьи шкуры висели по стенам, но персонал к такому был привычен. Гуляк препроводили в газель, которая транспортировала их до Минска.
Алекс вернулся домой поздно. Он боялся, что приедет и увидит тут снова безумного Никаса, сидящего голышом на кухне, но обошлось. Никас сидел у компа, одетый и совершенно спокойный.
– Вот теперь ты не будешь говорить, что живешь с алкашом! – торжествующе сказал он, поцеловав Алекса. – От тебя разит спиртягой, как от бомжа.
– Рад, что ты поправился.
– Я не только поправился, Алекс. Пока ты там пьянствовал черти с кем, я уже кучу дел переделал.
– Интересно, каких?
– Елена-то наша… ее ведь так просто не прибьешь. Она оборотень, вампир – понимаешь? Он сказал – убить ее можно только серебряной пулей. Ты что на меня так смотришь?!
Алексу было отчего так смотреть. Он-то грешил на белочку, а тут по всему выходило, что сожитель его совсем съехал с катушек.
– Никас, я думал, ты…
– А не надо думать. Я совершенно нормальный. Просто ты многого не знаешь. Если мы ее не убьем, то всем нам, нашим близким будет плохо. Стране тоже, да и всей Европе, если не сказать больше…
– Никас, я, может, чего-то не знаю, конечно, прости меня, но откуда ты все это взял? Про ее вредоносность там и про вампиризм? Обычная московская барынька, не самая влиятельная и богатая. Так, середнячок. Да, порой неприятная – но иногда и ничего так. Разве что ножи к себе притягивает – это да. Вот зря тебя сегодня не было, а то б увидел, как она лихо это проделывала.
– Во-во! И он еще возмущается, когда ему говорят, что там нечисто дело.
– Но откуда, откуда ты вообще взял, что она как-то вредит чуть ли не всему прогрессивному человечеству?!
– Алекс, мне сложно тебе это объяснить. Ты точно подумаешь, что я того, тронулся. Так что пока просто поверь мне. Просто возьми и поверь. Ты мне веришь? – Никас обнял бойфренда и нежно чмокнул.
– Ну конечно, милый, –
– Я уже с Котом договорился, он мне на днях подгонит травмат, переделанный под боевые… – Никас говорил это и смотрел странным взглядом, сквозь самого Алекса и даже сквозь стену. – А где взять серебряную пулю, которая этим москальским бесам хуже «пэтриотов», я скоро придумаю.
Таким агрессивным Алекс видел своего парня только однажды – когда мамаша того вместо того, чтобы подарить ему на день рождения конвертик с купюрами, купила Никасу в подарок сразу десять гавайских рубашек в цветочек, причем все были разные. Никас ненавидел цветочки.
Прекрасная, божественная музыка лилась отовсюду. Звуки ее, казалось, были осязаемы. Они рождались из небесного эфира и, паря в солнечных лучах, вылетали в высокие окна, заполненные светом. Ничего прекраснее этой музыки он не слышал никогда. И из нее, как из облака, выплывал лик Панны Марии, скорбный и радостный одновременно.
Он убрал руки от старинных деревянных клавиш, и чарующая душу музыка прекратилась. Солнце все так же светило в окна костела, отгоняя ночные страхи. Казалось, что пока оно вот так светит и пока из органных труб льются звуки гармонии, не бывать злу в местах этих. Но тревога не уходила, как бы ни молился он.
– Прекрасно, Томаш, прекрасно! Сегодня ты превзошел сам себя, возлюбленный сын мой! – раздался тонкий, слегка дребезжащий голос снизу.
Органисту не надо было оглядываться, чтобы узнать его.
– Отец Игнатий, доброго дня Вам!
– Доброго дня, сын мой, доброго. Однако не такой уж он и добрый.
– Вы имеете в виду бесчинства нечестивых в землях наших?
– Их, их, сын мой возлюбленный.
– Неужели все так плохо, что даже святые отцы поминают об этом в молитвах своих?
– Увы, сын мой, – взгляд отца Игнатия сегодня был особенно лучезарен, – силы зла все ближе к городу, и во главе их – настоящий диавол, исчадие ада в обличье человечьем. Он рубит, кромсает и сжигает все на пути своем. А самого ни сабля, ни пуля не берут. Говорят, что он оборотень.
– Кого Вы имеете в виду, отец Игнатий?
– Ну конечно же его, северского гетмана, который привел казацкие загоны к нам с Левобережья. – Отец Игнатий поднялся на хоры. – Мало было землям нашим вреда от бандита Хмельницкого, так теперь еще и этот упырь на нашу голову. Матери уже детей в колыбелях пугают им. Он даже хуже, чем те головорезы, что послал на нас царь московский…
– Неужто кто-то может быть хуже московитов?