Страна Печалия
Шрифт:
— Что ж у нее за горе такое? — заинтересованно спросил Аввакум. — Вроде никто среди них не помер, в остроге не сидит. С чего же она так сокрушается?
— А как тут не сокрушаться, когда отец на родную дочь покусился и блуд с ней творит, о чем всем сразу известно стало.
— Не может такого быть, — отпрянул от нее Аввакум, — ни за что не поверю. Ему уж годков, поди, как тебе, седой весь, неужто его на старости лет на этакий страшный грех потянуло?
— Видать, нечистый попутал. Среди мужиков такое водится, мне ли не знать. — И она жеманно повела плечами, глаза у нее умаслились, то ли от сожалений, то ли от воспоминаний
— И что владыка? — спросил он, — призывал негодника к ответу?
— А как его призовешь, когда он нашему Ивану Васильевичу, видать, немалое подношение сделал. А тот повелел батюшке Григорию исповедь у него принять и причастить. Получается, греховодник этот покаялся и чист перед Богом. Такие вот дела, батюшка…
— Так надо Струну этого за жабры брать и судом судить за дела его пакостные. Он и есть виновник содеянного, пускай ответ держит.
Сказав все это, он изучающе посмотрел на Устинью, которая как-то странно отзывалась на его слова.
— Что не так говорю? Владыка чего решил, как обо всем том узнал?
— Откуда ж мне знать! Я пирогами да щами заведую, владыка со мной по делам этаким не советуется, не докладывается, — скорчив гримасу, с издевкой в голосе отвечала она. — Думала, может, ты, батюшка, расскажешь чего. А ты вон сам, словно вчера родился, ни о чем не слыхивал, ничего не ведаешь, да и знать не желаешь… Чего тут скажешь?
— Да не был я покамест у владыки, — отвечал ей Аввакум. — Чего наобум идти, коль не приглашают. — Потом, чуть подумав, добавил: — Говорят, грозен нынче владыка не в меру… Будто бы хватился казны своей архиерейской, которую в ризнице соборной под запором оставлял, а там пусто. Исчезли денежки непонятно куда, словно мыши или моль их начисто подъели. Да в келье у него были дары, собранные на монастырь Ивановский. Были, да куда-то сплыли. Вот сама и посуди, до меня ли ему? Потому и не спешу, а как понадоблюсь, сам призовет…
Устинья дослушала его, ничего не ответила, в душе сожалея, что ничего нового для себя не узнала. Потом поправила прядку выбившихся из-под платка волос, уже начавших седеть, аккуратно упрятала их обратно, кивнула, прощаясь, и, как бы нехотя, проговорила:
— Ну, пойду я, однако… Как будешь у нас, загляни ко мне на кухоньку, угощу чем вкусным, пирогами попотчую… А мне уже пора, обеденный час скоро…
С этими словами она, тяжело ступая, неторопливо пошла дальше. Аввакум же так и остался стоять, глядя на кресты Святой Софии, которые будто бы упирались в затянутое тучами небо, не давая ему до конца опуститься на землю
…И действительно, не прошло и недели, как архиепископ, разобравшись с первоочередными делами, нагнал страху и выместил свой скопившийся гнев на тех, кто случайно попадал ему под руку. Все приказные и приставы попрятались или разбежались по якобы срочным делам, боясь в очередной раз попасться на глаза мечущего гром и молнии начальника. Лишь тогда, слегка успокоившись, архиепископ Симеон решил, пришла пора вершить правый суд над главным виновником всех постигших его бед, архиерейским дьяком, но, не полагаясь в сем сложном деле лишь на свои собственные
Когда протопоп явился под грозные очи архиепископа, тот сидел нахохлившись на своем резном с высоким подголовником кресле и медленно перебирал в руках сделанные из рыбьего зуба четки. Он изучающе глянул из-под седых бровей на Аввакума и глазами указал ему на стоящую у стены скамью.
— С возвращением вас, ваше высокопреосвященство, — низко поклонился тот, не спеша присаживаться, ожидая, что владыка поднимется навстречу ему. Но Симеон вместо этого, так и не поднявшись с кресла, спросил:
— Ну, сказывай, как тут без меня суд вершил над людьми моими?
Но Аввакум не растерялся, поскольку ждал этого вопроса, а потому довольно дерзко ответил:
— Если хозяин в отъезде, то слуга его должен порядок в доме блюсти неукоснительно. Как без этого? Знаю, донесли уже обо всем… Да я оправдания себе не ищу, судите, коль виновен. — И он низко склонил голову, словно подставлял ее для удара.
— Да сядь ты, не засти свет, и без тебя в глазах рябит, — махнул в его сторону владыка, после чего Аввакум все же уселся на лавку, понимая, что отчитывать его архиепископ не собирается, а позвал по какому-то другому, более важному, делу.
— Как же не знать о деяниях твоих, — продолжил тот, — когда сам патриарх меня к себе призвал и зачитал челобитные от разных людей с жалобами на тебя, батюшка Аввакум, любезный ты мой, — с ехидцей сообщил он. — Так что мне еще с самой Москвы все о твоих похождениях известно. Так-то вот…
У Аввакума стало как-то нехорошо на душе, он догадался, что не привез владыка долгожданного прощения, чего он так ждал. А, значит, куковать ему в этом распроклятом городе еще неизвестно сколько. К тому же он никак не ожидал, что местный народец столь злопамятен: и мало того, что чуть не лишили его жизни, а еще и извед самому Никону направили.
— И что же еще патриарх наш сказывал? — спросил он осторожно.
— Святейший патриарх велел держать тебе в строгости, воли не давать и следить, чтоб ты здесь какой распри не учинил.
— Учинишь тут, как же, — горестно хмыкнул Аввакум. — Везде одни доносчики и недруги, словно сговорились со света меня сжить.
— Ты, сын мой, напраслину на людей не возводи. Народец этот мне это хорошо известен. Они хоть и держат себя дерзко, но лишнего на человека говорить не станут. А уж коль дело до челобитных дошло, видать, больно насолил ты им. Так что пеняй на себя, и сибирский народ к тому не приплетай. Глас народа… сам знаешь, как дальше…
Пока владыка говорил все это, Аввакум внимательно смотрел на него и дивился той перемене, которая произошла с архиепископом. Это был уже не прежний человек, относящийся с сочувствием к изгнаннику и во многом соглашавшийся с его взглядами. Видно, был он обласкан патриархом, а потому держался по отношению к Аввакуму свысока и даже снисходительно, словно с нашкодившим пастушком, загнавшим коров на чужое пастбище. Не было прежней теплоты в его голосе, а скорее, наоборот, сквозили холодность и желание поскорее закончить разговор.