Страна Печалия

Софронов Вячеслав

Аввакум никак не ожидал подобной откровенности и даже крякнул в изумлении, начиная понимать, что и сам владыка находится здесь в довольно затруднительном положении.

— Отчего же не убрать их с глаз долой? — наивно поинтересовался он. На то вполне хватит вашей власти.

— Думал о том, и не один раз. — Владыка из человека жизнерадостного и остроумного превратился вдруг в усталого старика, которому в тягость каждое движение, а врученная ему власть лишь утомляла и тяготила. — А где иных взять? Главная наша сибирская беда — нехватка людская. Эти хоть через пень-колоду, но какое-никакое дело делают. На мне ведь более двух сотен приходов лежит, за всем пригляд нужен: отчеты с них

получить, все подсчитать, переписать, занести куда положено. Приказные мои хоть и пройды великие, но грамоту разумеют, а коль их лишусь, то все дело мигом встанет. К тому же, говорю тебе, только тронь их, такой вой подымут, мало не покажется.

Ко мне в свиту каждый был кем-то там направлен по просьбе знакомцев моих, с коими мне отношения портить никак нельзя. Я же виновным и останусь. Так что, как видишь, оно только издали кажется, что сибирский владыка он владыка и есть над людьми своими. А на деле все не так-то просто…

Архиепископ ненадолго замолчал, словно вспомнил что-то более важное, не связанное с каждодневной суетой, и взгляд его при этом чуть затуманился. Аввакуму не оставалось ничего другого, как ждать, когда тот в мыслях своих вновь вернется на грешную землю. Через какое-то время владыка встрепенулся, внимательно глянул на протопопа и сказал:

— Ладно, что о том толковать, что воду в ступе толочь, то моя печаль. Расскажи лучше, что на Москве творится, делается? Всего-то год там не был, а, думаю, многое переменилось. Кстати, — вспомнил он неожиданно, — провожатый твой грамоту доставил, а я за разговорами и не поглядел, о чем она. Надо прочесть, а то, коль отложу, вновь забуду о ней, — как бы извиняясь, заявил он и с этими словами быстро сорвал печать и развернул доставленное ему Климентием патриаршее послание.

Аввакум так и остался стоять, не зная, удобно ли будет уйти, не закончив разговор. Потом подумал, что он не выяснил самое главное, не определился со своим жильем и размещением, а потому вновь опустился на лавку, дожидаясь, пока владыка закончит чтение.

* * *

Тот читал, далеко отставив от себя полученный документ, чуть щуря при этом глаза. Но чтение закончил довольно быстро, свернул лист и положил его перед собой на стол и проговорил с усмешкой:

— Хоть не вспоминай о Москве этой, легка на помине. Велено быть мне там в скором времени.

— Как скоро? — поинтересовался Аввакум, и у него болезненно защемило в груди, будто вызывали в столицу не архиепископа, а его самого.

— Сразу после праздников выезжать нужно, чтоб на собор успеть.

— Не успокоится наш патриарх никак, — заметил Аввакум, надеясь узнать, как прореагирует на это владыка. — Один собор за другим созывает, словно и заняться ему больше нечем.

— Чем же тебе патриарх наш не угодил? — спросил архиепископ и внимательно глянул на него. — Рассказывай, все одно рано или поздно узнаю о том, когда до Москвы доберусь.

— А чего рассказывать, — нехотя отозвался Аввакум, хотя понимал, владыка прав и лучше рассказать обо всем произошедшем самому, чем тот услышит об этом из чужих уст. — Известно вам, что собирались мы с протопопами Стефаном Вонифатьевым и Иваном Нероновым да еще несколько служителей ревностных, рядили, судили, как в церковной службе благочестия наивысшего достичь. А по смерти патриарха Иосифа, в апреле прошлого года, было предложено стать патриархом всея Руси не кому другому, а именно протопопу Стефану, если он постриг монашеский примет. Он же, подумав короткий срок, отказался от чести этой и сказал нам: «Есть человек, как и мы, с тех же самых краев, а ныне митрополит новгородский Никон. Его и следует приглашать на Святой престол». Мы же, не смея перечить

ему, согласились с тем и царю о том свое послание отправили. А когда избрание Никона патриархом случилось и начал он старые церковные правила менять и новины разные вводить, то отец Стефан первым и воспротивился, за что и пострадал и в ссылку направлен был. А потом и до меня, грешного, очередь дошла…

Аввакум, во время своего рассказа смотрел чуть в строну от архиепископа, почему-то не желая встречаться с ним взглядом. Но, остановившись, твердо глянул на того, желая прочесть поддержку или, наоборот, осуждение в глазах сибирского владыки, но обнаружил лишь живой интерес, который тот проявлял к нему, и, спустя какое-то время, подбодрил протопопа:

— Что же остановился, батюшка Аввакум, продолжай, что с тобой дальше-то приключилось, а то мне добрые люди разные разности про ссору твою с патриархом нашим рассказывали? Интересно было бы и твой рассказ услышать. Говори смело.

— А никакой ссоры и не было, — с досадой сжал кулаки Аввакум, — обошелся со мной Никон жестокосердый, как с кутенком слепым, которого за ненадобностью в реку бросают, полагая, что так для всех лучше будет. Так и меня он сюда в Сибирь отправил, не спрося о том.

— То, что не спросил, мне понятно. А причина какая тому? — подтолкнул его Симеон к более подробному изложению предшествующих тому событий.

Аввакум чуть помялся, поняв, что от серьезного разговора не уйти. Владыка явно был уже раньше осведомлен о том, что случилось с ним, протопопом, в конце лета в Москве, и желал сличить все сказанное им с россказнями наушников своих.

— Когда отца Стефана из столицы выслали, то поехал я его провожать, а вернувшись, не стал вместо него служить в Казанском соборе, как то мне было по положению моему должно, а служил полуночницу в церкви Аверкия, что в Замоскворечье стоит. Но и там делать это мне не дали враги наши, и пришлось мне тогда служить всенощную в доме отца Стефана, где и жил тогда.

— Как же в дом прихожане твои вмещались? Полагаю, немало их было, что за тобой туда пришли.

— Немало, — согласился Аввакум, — человек с полсотни, иногда и поболе того, — в очередной раз горестно вздохнул Аввакум. — Только службу вел я не в самом доме, а в сарае, где обычно зерно сушат, так сушильней и называемой…

— Как в сарае?! — ахнул владыка Симеон. — В неосвещенном сарае всенощную? Сроду мне подобного слышать не приходилось.

— А куда было деваться? — развел руками протопоп. — Другого ничего мне не оставалось. А я вам, владыка, так скажу: в некоторое время и конюшня иной церкви лучше бывает. Вспомните, как поступил святитель Иоанн Златоуст, когда изгнан был. А мне, горемычному, что оставалось, когда меня из всех храмов выбили?

Но и этого им показалось мало, призвали пристава Борьку Нелединского и с ним стрельцов, а те во время службы ворвались в молельню нашу, обступили, словно басурманов каких, со всех сторон, книги служебные на землю поскидывали, а меня, раба Божьего, схвативши за волосы, хоть и был я в облачении священном, тузить не на шутку начали, а потом и прихожан моих похватали и в застенок кинули. Об остальном вам, владыка, и без меня известно.

Аввакум вновь замолчал и исподлобья глянул на архиепископа. Но на этот раз нашел во взгляде его отнюдь не сочувствие, а начальственное осуждение и полное непонимание. Он в очередной раз тяжко вздохнул, словно пытаясь вздохом этим дать понять тому, насколько нелегко ему пришлось.

— Вижу, раскаяние тебя пока что не посетило, — словно подводя итог их разговору, проговорил архиепископ, — но ничего, край этот как нельзя лучше для раскаяния создан. Поживешь тут — и на многое иначе смотреть начнешь.