Страна Печалия
Шрифт:
Но та, словно ожидала от него нечто подобное, ловко увернулась, огрела его по лицу полотенцем и заспешила в свои кухонные покои, бросив через плечо на ходу:
— Все вы кобели одинаковые, хоть в рясе, хоть без нее, лишь бы дорваться до бесплатного. А толку с вас никакого, одни пустые слова да побасенки…
Аввакум громко расхохотался, чем привел в полнейшее смущение продолжавшего стоять неподвижно Спиридона.
— Видал, какая?! Огонь, а не баба. Вот подпадешь под такую, житья не даст, во всем верховодить начнет. Берегись, сын мой, а то добром дело не кончится…
— Да я чего… — промямлил тот, — я поговорить с Лукерьей хотел. Просил ее, чтоб рубаху мне заштопала,
— А сам-то, что ли, не можешь? — улыбнулся Аввакум, хотя для него такая задача была тоже трудновыполнима. — Так и есть, сперва рубаху тебе зашьет, а потом и к себе пришьет. Намертво! Истинно говорю, берегись пуще всего баб тихих, да покладистых. А что за Лукерья? Кажись, не знаю ее. Покажешь? Я их насквозь вижу, сразу скажу, стоящая или нет. Так что, покажешь? — заговорщицки подмигнул ему протопоп.
— Зачем вам, батюшка, глядеть на нее? — удивился тот. — Ничего в ней особенного нет, вместе с Дарьей обеды готовит.
— Это прыщавая, что ли, такая? Волосья рыжие и нос приплюснутый? — с улыбкой поинтересовался Аввакум.
— И совсем она не такая, — обиделся не на шутку Спиридон. — Красивая она, — вздернул он подбородок вверх, — меня жалеет… — И направился в сторону выхода, не желая продолжать дальше разговор о своей избраннице.
— Ой, братец, попал ты, ох, попал! — вновь рассмеялся Аввакум вслед ему. — Бывает, что сова лучше ясна сокола. А венчаться надумаете, милости прошу, окручу как у людей, честь по чести…
Но Спиридон уже не слышал этих слов, а, выскочив на улицу, помчался в свою кладовую, где перво-наперво закрыл дверь на засов и, забившись в угол, не сдерживаясь, зарыдал, размазывая по лицу обильно капающие из глаз слезы.
— Ну, почему люди такие злые? Что я им сделал? Худо мне одному-одинешенькому жить, ох, как худо! Где вы есть мои матушка и папенька? Слышите ли меня?
А за стенами его каморки жизнь шла своим чередом: владыка спешно готовился к отъезду, на кухне готовили хлеба ему в дорогу, истопник Пантелеймон сговаривался с дворовым Иваном Смирным как бы потихоньку выпить по махонькой за отъезд своего начальника, а Иван Струна сладостно мечтал, какие порядки заведет, оставшись за главного. И только девка Лукерья со страхом думала, чтоб владыка не передумал и не забрал Спиридона с собой в Москву, а то обратно он вполне может и не вернуться, найдя там себе кого и побойчее, нежели она.
…Собирался в дальний путь и отец Аверкий, которого владыка, как и обещал, отправил в Березов. Отлежавшись и обретя способность двигаться, хотя и опираясь на трость, он несколько раз просился на прием к владыке, но тот, сославшись на занятость, так и не допустил иерея до своей высокой персоны. Он хорошо знал, о чем тот будет его просить, и, чтоб не тратить время даром, велел не принимать несчастного старика.
И хотя архиепископа Симеона нельзя было назвать жестокосердным и к чужой боли бесчувственным, но в последнее время он стал все меньше замечать беды и заботы близких ему людей. Годы сделали свое, и он теперь больше думал о том, как ему прожить день завтрашний, выстоять очередную службу, отписать вовремя в Москву и в многочисленные приходы, проследить за своенравной и нерасторопной дворней, вовремя прочесть положенные перед сном молитвы и не показать вида, что устал. А усталость эта с каждым днем накапливалась, тянула вниз, в бездну и конца тому не было видно.
Владыка понимал, пора проситься на покой, тем более что новый патриарх отнюдь не жаловал его и отказывал во многих самых малых просьбах. Но ставший уже привычным высокий пост сибирского
Церковный причт храма Вознесения Господня, куда был направлен протопоп Аввакум, состоял из диакона Антона Чечурилова и пономаря Данилы Артемьева. Они безропотно восприняли смену настоятеля, ни единым словом не выразив к тому своего отношения, разумно полагая, то не их ума дело, и лишь по их настороженным взглядам можно было угадать опасение за свою собственную судьбу, которая теперь полностью зависела от воли и расположения к ним протопопа Аввакума.
Архиепископ Симеон заранее объявил всем своим ближним людям, что 22 января на День памяти Филиппа Святителя Московского он еще затемно выезжает в Москву. Узнавший об этом протопоп Аввакум собрался было пойти на двор архиепископа, чтоб отговорить того от поездки именно в этот день.
«Святитель Филипп был злодейски лишен жизни лютым слугой царевым Малютой Скуратовым. Негоже в такой день важное дело затевать, а тем более на Москву выезжать, где злодеев таких до сих пор осталось столько, хоть пруд пруди», — думал он.
Но, уже собравшись, вдруг передумал, решив, вряд ли владыка послушает доводы его, изготовившись к поездке и предупредивши всех провожающих.
«Да и потом, у нас что не святой, то мученик. Коль не каждый, то через одного уж точно. Начиная с самих Бориса и Глеба. Может, наоборот, защитой станут владыке нашему, на то они и святые заступники», — решил он и отложил свой визит.
«Есть у него и без меня советчики, а я для него кто? Протопоп горемычный, под его надзор сосланный…»
Но все одно, тяжкие мысли и сомнения еще долго не оставляли его, так до конца и не решившего, верно ли он поступил, не предостерегши владыку…
…Когда пришел день отъезда епископа, пономарь Данила несколько раз бегал на архиерейский двор узнать, когда нужно будет ударить в колокола на небольшой церковной звоннице, известив тем самым горожан о знаменательном событии.
Храм, отстроенный и обустроенный стараниями именитых тоболяков, выгодно отличался от остальных городских церквей богатым убранством, привезенными из-за Урала иконами письма знатных мастеров, позолоченным резным иконостасом. Стоял он в нескольких шагах от воеводского двора, а потому и прихожанами его были люди солидные, несшие государеву службу при сибирских правителях, которые не скупились на богатые подаяния, а многие после отъезда из Тобольска оставляли настоятелям его кто церковные книги, а кто иконы с окладами, украшенными драгоценными каменьями.
Аввакум понимал, что он хотя и являлся человеком ссыльным и поднадзорным, но определен был благодаря заступничеству за него владыки Симеона на службу в храм, второй в городе по значению после кафедрального собора, что придавало ему в собственных глазах уверенности в себе и осознания своего положения.
При этом он не переставал надеяться, что постепенно, со временем, сумеет склонить владыку к неприятию патриарших нововведений. И временами ему уже виделось, как вся Сибирь вслед за тем поднимется против московских новшеств. А он сам по благословению преосвященного будет разъезжать по большим и малым селениям с проповедями, призывая паству сибирскую не отказываться от дедовых заветов в церковной службе.