Страна Рождества
Шрифт:
Бинг Партридж, Человек в Противогазе, выпрямился на своем сиденье и повернулся, оглядываясь на Уэйна. Его форма пропала, и он был все в том же испачканном спортивном костюме, что и накануне.
— Да уж, — сказал он, засовывая себе палец в ухо. — Я тоже не слишком радуюсь по утрам.
— Солнце, солнце, наутек, — сказал, зевая, Человек в Противогазе. — Приходи в другой денек. — Он немного помолчал, а затем застенчиво сообщил: — Я видел хороший сон. Сон о Стране Рождества.
— Надеюсь, он тебе понравился, —
Человек в Противогазе съежился на своем сиденье и обхватил руками уши.
Они были среди холмов, поросших высокой травой, под голубым летним небом. Внизу слева от них сияло пальцеобразное озеро, длинный осколок зеркала, брошенный наземь среди сосен в сто футов высотой. В долинах застряли клочья утреннего тумана, но скоро им было суждено сгореть на солнце.
Уэйн, мозг у которого все еще пребывал в полусне, сильно потер руками глазные яблоки. Лоб и щеки у него были горячими. Он вздохнул — и удивился, увидев, что из ноздрей, как и во сне, повалил бледный пар. Он не осознавал, что на заднем сиденье было так холодно.
— Я мерзну, — сказал Уэйн, хотя на самом деле чувствовал тепло, а не холод.
— По утрам сейчас бывает очень сыро, — сказал Мэнкс. — Скоро почувствуешь себя лучше.
— Где мы? — спросил Уэйн.
Мэнкс оглянулся на него.
— В Пенсильвании. Мы ехали всю ночь, и ты спал как младенец.
Уэйн моргал, глядя на него, встревоженный и дезориентированный, хотя ему потребовалось время, чтобы понять, почему. Подушечка из белой ткани по-прежнему была приклеена к остаткам левого уха Мэнкса, но он снял повязку, наложенную вокруг лба. Шестидюймовый порез на лбу был черным и отталкивающим на вид, как шрам Франкенштейна… и все же он выглядел так, словно заживал двенадцать дней, а не двенадцать часов. Цвет лица у Мэнкса был лучше, глаза стали острее, светясь добродушием и благожелательностью.
— У вас лицо стало лучше, — сказал Уэйн.
— Думаю, на него немного легче смотреть, но в конкурсе красоты мне теперь в ближайшее время не участвовать!
— Почему вам стало лучше? — спросил Уэйн.
Мэнкс немного подумал и сказал:
— Это машина обо мне заботится. Она и о тебе позаботится.
— Это потому, что мы держим путь в Страну Рождества, — сказал Человек в Противогазе, глядя через плечо и улыбаясь. — Она твою любую ранку вывертывает наизнанку, не так ли, мистер Мэнкс?
— Я совсем не в настроении выслушивать твои рифмованные глупости, Бинг, — сказал Мэнкс. — Почему бы тебе не сыграть в «молчок»?
«NOS4A2» ехал на юг, и какое-то время никто ничего не говорил. Уэйн в тишине подводил итоги.
За всю свою жизнь он ни разу не был так напуган, как накануне вечером. В горле у него до сих пор саднило от всех вчерашних криков. Теперь, однако, он казался себе кувшином, из которого выплеснули все плохие чувства. Интерьер «Роллс-Ройса» наполнялся золотым солнечным светом. В блестящем луче полыхали пылинки, и Уэйн поднял руку, чтобы взвить их и посмотреть, как они мечутся вокруг, словно песок, вихрящийся в воде…
…его мать нырнула в воду, чтобы скрыться от Человека в Противогазе, вспомнил он, содрогнувшись. Он тотчас ощутил прилив вчерашнего страха, такого
Он перевел взгляд на ящик орехового дерева, установленный под сиденьем перед ним, где он спрятал свой телефон. Потом поднял глаза и обнаружил, что Мэнкс, едва-едва улыбаясь, наблюдает за ним в зеркало заднего вида. Уэйн съежился на своем месте.
— Вы говорили, что вы у меня в долгу, — сказал Уэйн.
— Как говорил, так и говорю, — сказал Мэнкс.
— Я хочу позвонить маме. Хочу сказать ей, что со мной все в порядке.
Мэнкс кивнул, не отрывая глаз от дороги и держа руки на руле. Ехал ли автомобиль вчера сам по себе? Уэйн помнил, как само собой поворачивалось рулевое колесо, пока Мэнкс стонал, а Человек в Противогазе утирал кровь у него с лица… но это воспоминание было мерцающим, гиперреальным, как сновидения, которые приходят к тем, кто поражен особенно сильным вирусом гриппа. Теперь, в ярком солнечном свете утра, Уэйн не был уверен, что это происходило на самом деле. Кроме того, день прогревался: он больше не видел пара от своего дыхания.
— Очень правильно, что ты хочешь позвонить ей и сказать, что все в порядке. Думаю, когда мы доберемся до места, тебе захочется звонить ей каждый день! Это просто проявление заботы. А она, конечно, хочет знать, как ты поживаешь. Надо будет позвонить ей при первой возможности. Вряд ли я могу считать это услугой, которой я тебе обязан! Какой зверь не позволит ребенку позвонить своей матери? К сожалению, здесь нет подходящего места, чтобы остановиться и дать тебе позвонить, и никто из нас не прихватил с собой телефона, — сказал Мэнкс. Он повернул голову и снова посмотрел на Уэйна поверх спинки кресла. — Ведь ты же не подумал его прихватить, верно? — И он улыбнулся.
«Знает», — подумал Уэйн. Он почувствовал, как что-то сморщилось у него внутри, и мгновение был в опасной близости к слезам.
— Нет, — почти нормальным голосом сказал он. Ему приходилось бороться с собой, чтобы не смотреть на деревянный ящик возле своих ног.
Мэнкс снова уставился на дорогу.
— Ну и ладно. Все равно звонить ей еще слишком рано. Еще нет даже шести утра, а после вчерашнего нам лучше дать ей поспать! — Он вздохнул и добавил: — У твоей матери татуировок больше, чем у матроса.
— Стишок непоседливой крале, — сказал Человек в Противогазе, — на пузе татуировали. А копию сзади, слепеньких ради, татуировали на Брайле.
— Вы слишком много говорите в рифму, — сказал Уэйн.
Мэнкс рассмеялся — громким, несдерживаемым смехом, в котором хихиканье смешивалось с хохотом, — и ударил по рулевому колесу.
— Это точно! Старый добрый Бинг Партридж — рифмующий демон! Если заглянешь в Библию, то увидишь: это демоны самого низкого рода, но и они приносят пользу.
Бинг уперся лбом в окно, глядя на проносившуюся мимо холмистую местность. Там и сям паслись овцы.