Страна Тюрягия
Шрифт:
Попытки урегулировать этот вопрос с начальником отряда было безуспешно. По его мнению, если мы задержались на рабочих объектах после 1700, или работали в выходной день, то это в счёт не идёт. Всё равно приходится отрабатывать «ст. 106», но что удивительно, ставшую почти ежедневным занятием, т. е. наше рабочее время никто не хочет признавать. А когда начинаешь что-то доказывать, нач. отряда затыкает нам рот и ведёт в ШИЗО.
Во внимание также не принимается ремонт жилых секций общежития, который выполняется за наши личные средства! Просьбы к администрации помочь чем-либо вообще во внимание не берутся».
А
«…Работать я умею и очень хочу. Скажу проще: для меня работа – не только средство к существованию, но и огромная радость от сознания того, что я своей работой кому-то могу принести пользу. Работу я здесь имею, но того, что мне переводят на лицевой счет, катастрофически мало и хватает на приобретение двадцати пачек сигарет, а о том, чтобы позволить себе купить носки, трусы или мыло, приходится только мечтать. Даже за медикаменты, когда они необходимы, надо платить.
В свои 45 лет я имел неосторожность остаться без единого зуба. Это сказалось на болезни желудка, поэтому в санчасть приходится обращаться часто. Хотел бы поставить себе какие-нибудь протезы, но для этого необходимо достать 600 рублей. Почему достать? Потому что, чтобы их скопить с заработка, мне понадобится как минимум десять лет.
Что было у меня из личных вещей – всё уже поизносилось и теперь приходится ходить чуть ли не оборванцем. А ведь на дворе уже зима. Я нахожусь в отчаянии и взываю к вам, уважаемые господа, о помощи. Прошу вас, помогите, чем можете. Будь то одежда, обувь, сигареты, продовольствие или даже деньги.
И прошу выслать хоть пару конвертов, ручку и тетрадь».
В 1980-х в тюрьмах стали развивать вязку сеток. Всяких, от авосек до рыболовецких тралов. Работа не пыльная, навыков не требует, вяжи себе узелки, да вяжи, лишь бы были нитки. Площадей и всего остального не надо. Занятость резко увеличилась. Платят, правда, не очень, но зато здесь неограниченные возможности для передач объёмов и других манипуляций. Уследить, кто сколько связал, невозможно, хотя и пытались организовать выдачу ниток на вес и под роспись.
Однажды вдруг наступили новые веяния: все наряды стали закрывать на бригаду, «оптом». В те времена шли поиски способа «улучшить социализм» и повысить производительность труда, и все управленцы заболели охватом пролетариев бригадной формой организации этого самого труда. Уж тут внутри бригады вертели объёмы выработки, как хотели.
При Горбачёве начальство забросило бригадную идею, загрустило насчет «человеческого фактора». Повели очередную «борьбу», на этот раз с обезличкой, и вернулись к индивидуальному учёту. Однако его как ни назови, учёт-то, а на зоне он остаётся зэковским, таким, каким ему положено быть. И отстёгивают объёмы выполнения кто надо, кому надо и сколько надо. Община!
Перед освобождением зэк не работает: отращивает волосы, ходит гоголем и поплёвывает на кума. В это время он продолжает числиться в бригаде, и она за него отрабатывает. С этим ничего не сделаешь, так положено. Точно так же «отрабатывает» бригада сверхштатных дневальных, бригадиров и другую шерсть.
Любая норма, в том числе трудовая, понятие не статическое. И дело не в том, что она изменяется с изменением технологии, условий труда и его организации. Норма давно перестала быть инструментом снижения затрат, стимулирования прибыльности
Но оставим это. Не будем говорить и том, что начальственные глупости идут от непонимания роли нормы в процессе производства. Скажем, как есть: снижение трудозатрат всегда шло вразрез с интересами трудового использования, и нормировщики никогда не были в зоне (да и на воле) особенно популярны. Снизив трудоёмкость, начальник был вынужден высвобождать рабочих. А куда их высвобождать? Их занять чем-нибудь надо, вывод обеспечить!
Так что же это такое – чёртов вывод, и что с ним делать?
В настоящее время вывод на оплачиваемые работы, как основной показатель трудового использования осуждённых, доводится до территориальных органов УИС в виде заданий в процентах к среднесписочной численности, с учётом сложившегося уровня вывода и неких перспектив развития производства. На обоснованность этих заданий частенько косится какой-нибудь Минфин или Счётная палата (дескать, сидит миллион, а работает меньше половины, что за дела!), потому что ГУИН его «планирует» с потолка, а показатель всё-таки важный, и факты таковы, что за 1997—2000 годы процент вывода постоянно снижался, что и видно из таблицы.
В таблицу мы свели официальные данные статотчётности ГУИНа. Закроем глаза на то, что сумма по столбцам 4 и 6 никак не даёт ста процентов. Для нас тут важно, что количество не работающих по разным причинам остаётся примерно одинаковым при росте списочной численности, а вывод на оплачиваемые работы падает, от 43,5% в 1996 году, до 34,7% в 2002 году. Одновременно с этим, если судить по столбцам 7 и 9, снижается безработица. Но этого же просто не может быть! А этого и нет, а есть хитрая статистика: снижается процент не работающих из-за «непредоставления работы». Это значит, что растёт процент неработающих по другим причинам – например, из-за болезни, ухода на этап, карантина после этапа, наказаний (ШИЗО без работы, без вывода), отрицаловка (отказники от работы).
Тех, кому должны были дать работу, но не дали, было в 1996 году без малого 60%, а в 2002 году – 29,4% среднесписочной численности. То есть сегодня безработных – около трети зэков.
В абсолютном выражении вывод на оплачиваемые работы с 1996 по 2002 год уменьшился с 318 161 до 261 714 человек, почти на 56,5 тыс. человек, а численность неработающих по разным причинам увеличилась на 13,9 тыс. человек.
«Вывод» – это работающие зэки, но и у них труд, как говорится, «недостаточно эффективен». За 2001 год количество только зарегистрированных и оплаченных простоев составило 598 702 человеко-дня, а неоплаченных, то есть внутрисменных потерь, хотя и регистрируемых, но как рабочее время, – 8 156 178 человеко-дней, то есть 13%, – страшно много. Впрочем, в течение многих лет эта величина в целом по ГУИН составляет 12—14%, и в абсолютном выражении представляется как бы постоянно имеющимся значительным резервом увеличения занятости, точнее, улучшения занятости работающих осуждённых. Но резерв этот никак не становится востребованным.