Страница номер шесть (сборник)
Шрифт:
Они не были небожителями, но и быт для обоих не был чем-то сверхценным.
А Телегин все спрашивал: «Ну как?» И Телегина интересовалась: «Понравилось ли?» Больше всех знать хотел Дядя Тепа: «Ну? Что почувствовали? Расскажите!»
Каждая деталь между тем домашнего интерьера (осмотр квартиры, двухкомнатной, с широким балконом) подсказывала правильный, однозначный ответ, каждый предмет вопил о благополучии этого мира.
Они ели брюссельскую капусту – из пакетика – размороженную и подогретую в микроволновке (деликатес?). Был «Горбачев». Оказалось,
«А у нас», «а у вас» произносилось чаще всего.
Ночь была. Московского времени не было.
То ли о родине затосковав, то ли наоборот, Щукин вдруг закручинился, молчаливым стал, невеселым. Их «Горбачев» уступал нашей «Столичной», хотя мнения разделились. Странная веселость овладевала Чибиревым – вот задаст вопрос и, не дожидаясь ответа, совершит как бы акт, сказать можно было бы, подхихикивания, если бы не подъеекивал он: е-е-е-е-е-е... – много «е» – быстро и через дефис – словно кто-то дергал его за веревочку.
– У вас что же, хлеб нарезанным продается? Е-е-е-е-е-е...
(Целокупной буханкой хлеб продавался в российских булочных. Россия не знала нарезки.)
У Майи на носу были веснушки. Ей нравилось отвечать обстоятельно. Она звонко смеялась. Телегин тоже был бы рад что-нибудь рассказать, но за столом жена слова сказать не давала.
Кто был радостней всех, так Дядя Тепа. Он от радости был вне себя: вне себя он хотел воплотиться в гостей, их глазами смотреть на действительность – на нарезку, на тостер, на консервированные шампиньоны, – здешние знаки материального мира (в России его окружали другие) вновь возбуждали в нем еще не забытый восторг первосвидетельства.
Наибольшая радость его обуяла еще до того, как сели за стол, – когда, сгорая от нетерпения, он достал из щукинского рюкзака первую свертку изделий. Все изделия были распределены по «букетам» (его терминология), десять изделий в «букете», каждый «букет» перетягивался черной аптечной резинкой. Первая свертка оказалась «букетом» изделий с ручками синего цвета. Дяде Тепе ужасно понравилось, он воскликнул: «Что надо!» Отделив одно изделие от «букета», ловко вертел его в руке, словно это был инструмент тамбурмажора. Майя хлопала в ладоши.
Говорили о немецком менталитете, когда невеселый Щукин перевел взгляд со стола на «букет», брошенный на пол. Он словно проснулся:
– И это можно продать?
– Десять марок штука! – радостно объявил Дядя Тепа.
– Не верю.
– Нет, если бы лежало на прилавке, никто бы, конечно, не купил, но ведь я же работаю!
Тут выяснилось невероятное. Ни Щукин, ни Чибирев никогда не видели, как Дядя Тепа работает.
– Да вы что! – изумилась Майя Телегина. – Разве он вам не показывал это в России?.. Как делает это ? ..
– Ты имеешь в виду, как работает эта штуковина? –
Дядя Тепа захохотал, услышав такое. Майя сказала:
– Я не про эксплуатацию, я про то, как он представляет.
– Что – представляет?
– Товар!
Воззрились на Дядю Тепу: хватит валять дурака, за дело, маэстро!
– Тепа, они не знают! Обязательно покажи. Прямо сейчас!
– Мне столик нужен.
Раздвинули складной столик, поставили посреди комнаты.
– И мух.
Литровая банка с мухами транспортировалась в рюкзаке Чибирева. Извлекли.
Дядя Тепа подошел к столику, справа от себя положил «букет», взял обеими руками банку.
Банка с мухами напоминала банку с вареньем. С черничным вареньем. Она и закрыта была по-домашнему, как закрывали когда-то варенье, – бумагой, перетянутой опять же аптечной резинкой на горловине. Дядя Тепа умилился. Воспоминание детства. Бабушка Оля. Кладовка. В две шеренги на полке построены банки с вареньем. На бумажных закрышках надписи вроде: «Черника. 1966».
Он открыл банку, поднес к лицу и зачем-то понюхал ее содержимое. Двумя пальцами вынул муху.
– Хорошо бы пинцетом! – подал голос Телегин.
– Тсс! – приструнила Майя супруга.
Дядя Тепа, не отводя от мухи взгляда, шевельнул мизинцем: не отвлекайте!
Положил на стол – ближе к левому краю.
Этих мух продавали на Невском проспекте в магазине «Охота и рыболовство». Штука – пятак. Черненькие, из пластмассы. Когда были совсем дураками (первый курс, стройотряд и т. п.), считалось прикольным подбросить в компот или посадить на котлету. Вот и Телегину Майю посетило воспоминание: едет в метро, рядом за поручень держится мачо, красавчик – с печатью таинственности на лице, для данных мест (лица и метро) нетипичной, отчего за лицо цепляется взгляд, – их взгляды встречаются – мачо открывает медленно рот и высовывает язык – на языке сидит черная муха. Смешно.
Мухи действительно были словно живые – выпуклоглазые, с тремя (что характерно для всех насекомых) парами ног и даже с прожилками на сложенных крылышках. Щукин однажды пытался на муху ловить карасей, не очень удачно.
Дядя Тепа вынул одно изделие из «букета». Все мухобойки в этом «букете» были с ручками красного цвета.
Дядя Тепа любовно потрогал бьющую часть мухобойки – прямоугольную шлепалку жесткой кожи.
Покачал орудие на руке, словно прикидывал вес – в самый ли раз – не много ль, не мало ль?
– Сосредотачивается, – сказал Телегин.
– Тсс! – Майка сказала.
Готов.
Дядя Тепа взмахнул мухобойкой и закричал: «Ахтун, ахтун!» Щукин и Чибирев, не владевшие немецким, поняли без перевода.
Они также поняли – без перевода: это очень корявый немецкий. Однако не понимали пока, что корявость Дяде Тепе на пользу.
Крича, Дядя Тепа манипулировал мухобойкой – то размахивал ею над головой, то с ловкостью демонстрировал тамбурмажорские штучки.
Перевод его выступления примерно таков: