Страницы дипломатической истории

Бережков Валентин Михайлович

Адмирал Леги занял промежуточную позицию между Стимсоном и Форрестолом. Еще в Ялте он был уверен, что в польском вопросе Советский Союз будет стоять на своем. К тому же, по его мнению, ялтинское соглашение по Польше «можно толковать двояким образом», и было бы опасно пойти сейчас на разрыв с Россией.

В итоге дискуссии Трумэн заявил, что не намерен предъявлять ультиматум Молотову — он будет твердым, но не агрессивным.

Когда Молотов вечером того же дня вошел в кабинет президента в Белом доме, Трумэн, как пишет Гарриман в своих мемуарах, сразу же «взял быка за рога». Он заявил, что сожалеет по поводу отсутствия прогресса в польском вопросе. Соединенные Штаты, продолжал он, пошли

навстречу русским так далеко, как могли. Однако он «не может признать польского правительства, которое не представляет все демократические элементы». Трумэн напомнил о предупреждении, которое сделал Рузвельт в послании к Сталину от 1 апреля относительно того, что никакая американская политика, внешняя или внутренняя, не может иметь успеха, если она не будет пользоваться «доверием и поддержкой общественности США». Затем Трумэн сказал, что конгресс должен одобрить предоставление денег для любой послевоенной экономической помощи и он, Трумэн, не видит возможности провести такие меры через Капитолий без общественной поддержки. Он надеется, что Советское правительство будет иметь это в виду. То уже была совсем прозрачная угроза.

Молотов ответил, что единственная приемлемая основа для сотрудничества заключается в том, чтобы правительства трех держав обращались друг с другом как с равными. Нельзя допустить, чтобы одно или два из них пытались навязать свою волю третьему. «Соединенные Штаты, — возразил Трумэн, — требуют лишь того, чтобы советская сторона выполняла ялтинские решения по Польше».

Молотов отпарировал, что Советское правительство не может рассматриваться нарушителем соглашения из-за изменения позиции других.

Трумэн резким тоном повторил, что Соединенные Штаты готовы выполнять лояльно все соглашения, подписанные в Ялте. Того же он требует и от Советского Союза. Он хочет, чтобы в Москве это ясно поняли.

Молотов заявил, что Советское правительство неизменно придерживалось и придерживается взятых им на себя обязательств.

Описав эту сцену, Гарриман заключает: «Честно говоря, я был несколько шокирован тем, что президент столь сильно атаковал Молотова. Я полагаю, с Молотовым никогда никто таким тоном не говорил, во всяком случае, никто из иностранцев… Я сожалел, что Трумэн так жестко подошел к делу. Его поведение давало Молотову основание сообщить Сталину, что от политики Рузвельта отходят. Жаль, что Трумэн дал ему такую возможность. Я думаю, что это была ошибка, хотя и не столь уж решающая».

После этой конфронтации в Белом доме нарком иностранных дел СССР отправился на Западное побережье, в Сан-Франциско, для участия в конференции Организации Объединенных Наций. Но он пробыл там лишь несколько дней и вскоре вернулся в Москву.

День Победы

Эта среда началась как любой другой рабочий день мая 1945 года. Но уже на протяжении двух суток происходили события, которые должны были сделать 9 мая всенародным праздником Победы. В ночь на 7 мая в 1 час 30 минут находившийся во Фленсбурге немецкий адмирал Дениц — его Гитлер перед тем, как отравиться в бункере имперской канцелярии, объявил своим наследником — направил генералу Йодлю телеграфную директиву подписать безоговорочную капитуляцию. В 2 часа 40 минут соответствующий акт был подписан в г. Реймсе, в небольшом школьном здании, где помещалась штаб-квартира генерала Эйзенхауэра. Со стороны союзников капитуляцию принял американский генерал Смит. В качестве свидетелей подписи поставили советский генерал Суслопаров и французский генерал Сэвэ. От Германии, акт о капитуляции подписали адмирал Фриденбург и генерал Йодль.

Последний попросил разрешения сказать несколько слов, что ему было

позволено. «Этой подписью, — сказал Йодль, — немецкий народ и германские вооруженные силы сдаются на милость победителя… В этот час я могу лишь выразить надежду, что победитель проявит снисхождение».

Наконец-то нацистский вояка вспомнил об этом слове — «снисхождение». До того оно вовсе отсутствовало в лексиконе фашистских палачей. Присутствовавшие выслушали Йодля молча и ничего не ответили. Церемония быстро закончилась.

Но еще не закончились боевые действия. На протяжении. 7 и 8 мая отдельные соединения вермахта продолжали сопротивление. Даже в эти последние дни агонии гитлеровского рейха продолжали гибнуть люди. Только в ночь на 9 мая в Европе замолкли орудия, прекратились воздушные бомбардировки. Наступила тишина, непривычная, но желанная. Она воцарилась впервые после того, как 1 сентября 1939 г. нацистская Германия развязала вторую мировую войну. За прошедшие с того дня пять лет восемь месяцев и восемь дней на бесчисленных полях сражений, в разбомбленных городах, в гитлеровских концлагерях погибли десятки миллионов людей. Таков был страшный итог бредовой, гитлеровской идеи мирового господства.

Гигантским масштабам только что закончившегося вооруженного конфликта никак не соответствовала скромная церемония в Реймсе. Нельзя было, также допустить, чтобы Советская страна, внесшая решающий вклад в разгром гитлеровского рейха, была представлена при этом лишь наблюдателем. Советское правительство настояло на том, чтобы капитуляция была подписана перед представителями верховного командования всех держав антигитлеровской коалиции. Причем акт о капитуляции следовало подписать в Берлине, в центре фашистской агрессии. Подписанный же в Реймсе акт о капитуляции союзники решили считать предварительным протоколом.

В Берлине, в Карлхорсте, акт о безоговорочной капитуляции Германии был подписан 9 мая в 0 часов 43 минуты. С немецкой стороны подписи поставили генерал-фельдмаршал Кейтель, генерал Штумпф и адмирал Фриденбург. Они привезли соответствующие полномочия от Деница. В Москве об этом было объявлено в первой половине дня. Одновременно день 9 мая был провозглашен всенародным праздником Победы.

Мы все так привыкли за годы войны работать без выходных и без отпусков, что сперва не знали, как распорядиться этими первыми свободными часами. Я принялся обзванивать друзей.

Договорились вечером встретиться на Красной площади. Туда стекались огромные массы народа. Радость и веселье той ночи не поддаются описанию. Незнакомые люди обнимали друг друга, смеялись, плакали. Восторг великой победы охватил всех от мала до велика. Ликующие толпы заполняли не только Красную площадь, но и Охотный ряд, Манежную площадь, Моховую и прилегающие улицы.

В то время посольство США находилось на Манежной площади в здании, соседствующем с гостиницей «Националь» (там сейчас находится правление «Интуриста»). Оттуда, из-за занавески, за бурлящей стихийной демонстрацией той ночи наблюдал советник посольства Соединенных Штатов Дж. Кеннан. Присутствовавшие, при этом вспоминали его слова:

— Ликуют… Они думают, что война кончилась. А она еще только начинается.

Кеннан имел в виду уже широко обсуждавшиеся в Вашингтоне планы выступления США и Великобритании против Советского Союза. Причем сам он стал активным участником теоретического обоснования нового антисоветского курса. Выше уже упоминались его предложения на Ялтинской конференции руководителей трех великих держав. Тогда, при президенте Рузвельте, этим рекомендациям не последовали. При президенте Трумэне ситуация изменилась. Особенно нашумела статья Кеннана, появившаяся в 1947 году в журнале «Форин афферс» и подписанная одной буквой «X».