Страницы моей жизни
Шрифт:
С первых же слов этой речи мы учуяли в нем не члена правительственного учреждения, а человека, явно противопоставлявшего себя областной думе. Его самоуверенный и властный тон, его громкая, слишком громкая речь и вся его манера держать себя свидетельствовали о том, что он или не отдавал себе отчета, перед каким собранием выступает, или что он намеренно вел себя непочтительно по отношению к думе. Я, конечно, не в состоянии теперь, спустя двадцать три года, воспроизвести подробно содержание его речи, но смысл ее был приблизительно следующий: народоправство, народовластие – это очень хорошие вещи в мирное время. Мы же сейчас находимся в состоянии войны с большевиками, а во время войны нужна прежде всего твердая власть, которая смогла бы без проволочек и беспрепятственно организовать все силы страны для победы. И первейшей задачей такой твердой власти, когда она будет установлена, должно быть устранение с ее пути всего того, что может ей мешать действовать быстро и решительно.
Эту
Трудно описать то чрезвычайное возбуждение, которое царило среди членов думы, когда был объявлен перерыв после речи Гришина-Алмазова. Даже избранный председателем областной думы социалист-революционер И.А. Якушев не мог скрыть своего крайнего волнения. Чтобы возразить Гришину-Алмазову, записалось в очередь много членов думы. Попросил и я внести меня в список ораторов. И я никогда не забуду, в какой наэлектризованной атмосфере происходили прения в связи с выступлением Гришина-Алмазова.
Помню страстную, полную негодования речь Исаака Гольдберга, талантливую филиппику Евгения Евгеньевича Колосова и много других интересных речей. Все ораторы, конечно, жестоко критиковали точку зрения Гришина-Алмазова. К этой критике присоединился и я. Я оспаривал прежде всего по существу утверждения Гришина-Алмазова, будто твердая власть, то есть диктатура, в большей степени может обеспечить победу русского народа над советской властью, единым порывом довести борьбу его с большевизмом до победного конца. Я доказывал, что если для армии первым залогом успеха является ее организованность, дисциплина и беспрекословное исполнение распоряжений как непосредственного начальства, так и высшего командования, то целый народ может внести максимум своей энергии, инициативы и воодушевления в борьбу за свою свободу лишь тогда, когда его самодеятельности открыт самый широкий простор. И так как всякая диктатура парализует эту самодеятельность, то она раньше или позже приведет страну к катастрофе. Диктаторская власть еще потому гибельна, что какими бы она благородными лозунгами ни прикрывалась, она неизбежно вырождается в самую жестокую тиранию. И я при этом сослался на целый ряд исторических примеров. Я указал на пример Кромвеля, который в первые годы великой английской революции стяжал себе репутацию чуть ли не народного героя, а позже своей беспощадной диктатурой настолько вооружил против себя английский народ, что тот охотно посадил снова на английский престол представителя свергнутой им династии Стюартов. Еще подробнее остановился я на гибельных последствиях кровавой диктатуры Робеспьера, который убил живой, возвышенный дух Великой французской революции и много содействовал тому, чтобы осуществление провозглашенных ею высоких начал человечности и социальной справедливости стало невозможным в течение многих десятков лет.
В заключение я указал на страшные итоги большевистской диктатуры, которая под видом построения социализма довела в короткий срок Россию и русский народ до края гибели.
Говорил я довольно долго, но областная дума меня слушала с явным одобрением, и мои товарищи нашли, что я дал Гришину-Алмазову ответ, который он заслужил.
Насколько я помню, Гришин-Алмазов покинул Томск в тот же день, и если он имел смелость в замаскированной форме предложить областной думе самоупраздниться, то он должен был уехать с сознанием, что его игра получила надлежащую оценку. Наши пути расходились в противоположные стороны. К несчастью, как Гришин-Алмазов, думали очень многие военные и не только думали, но выжидали благоприятного момента, чтобы перейти к действиям.
Что в военных кругах Омска разрабатывались какие-то планы, враждебные областной думе и даже Сибирскому правительству, мы убедились чуть ли не на другой день после отъезда Гришина-Алмазова.
Дело в том, что вскоре после того как Гришин-Алмазов покинул Томск, было назначено открытое заседание думы, на котором предстояло обсуждение целого ряда вопросов первостепенной важности. Имели мы в виду, что Вологодский тоже будет присутствовать на этом заседании и ознакомит нас с программой работ, намеченных Сибирским правительством. Но оказалось, что Вологодский решил в спешном порядке вернуться в Омск и на этом заседании присутствовать не сможет. На думу это решение Вологодского произвело тяжелое впечатление – собралось частное совещание представителей разных фракций думы, и на нем было
Вологодского я хорошо знал лично. Он был видным томским адвокатом и пользовался репутацией весьма дельного человека. Изредка он наезжал по своим делам в Иркутск. Одно весьма сложное дело мы вели даже вместе, и он несколько раз заходил ко мне. Говорили, что он сочувствует партии социалистов-революционеров, но в беседах со мною он не обнаруживал особого интереса к политическим вопросам, и ни по своему темпераменту, ни по складу своего характера он не производил впечатления политического борца. Поэтому для меня было большой неожиданностью, что его избрали главой Сибирского правительства. Но помня, что обстоятельства иногда выявляют человека с совершенно неизвестной дотоле стороны, я решил про себя, что, по-видимому, недостаточно знал Вологодского.
Когда меня включили в делегацию, которая должна была довести до сведения Вологодского, что дума считает крайне важным его присутствие на назначенном ею заседании, я охотно вошел в нее; я надеялся, что мое личное знакомство с Вологодским мне даст возможность вести беседу с ним в более интимных тонах. И так оно и было. Когда мы, делегаты, явились к Вологодскому, он нас встретил очень радушно, и я, без лишних слов, объяснил ему цель нашего визита. Я указал ему, что его столь быстрый отъезд может произвести очень невыгодное впечатление и на членов думы и на общественное мнение, что тесный контакт правительства с думой является необходимым условием дальнейшей их плодотворной работы, поэтому дума признает крайне важным, чтобы он, Вологодский, отложил свой отъезд в Омск и остался в Томске хотя бы на первые недели работы думы. Позже он сможет заменить себя каким-нибудь другим представителем правительства. Подчеркнул я также, что дума намерена провести в законодательном порядке целый ряд коренных реформ, и ее близкий контакт с правительством необходим для установления известного единомыслия между народными представителями и правительственной властью.
Выслушав меня, Вологодский заявил, что он отлично понимает, насколько необходимо его присутствие в Томске, но чрезвычайные обстоятельства вынуждают его все-таки немедленно выехать в Омск. При этом он показал нам телеграмму, полученную им из Омска от Серебренникова (кажется, министра снабжения и продовольствия). Содержание этой телеграммы было приблизительно такое: приезжайте немедленно, назревают важные события.
В воинских частях в Омске, пояснил нам Вологодский, наблюдается сильное брожение, которое может принять очень опасный характер.
Он не сказал нам, какой именно характер, но было ясно, что нависла опасность военного переворота и установления военной диктатуры. Момент, по-видимому, был действительно критический, и Вологодский умчался в Омск.
Создалось крайне тяжелое положение. Сибирское правительство было занято укреплением своей пошатнувшейся власти, а областная дума была предоставлена самой себе. Связь между законодательной и исполнительной властью была прервана.
Областная дума заседала. В комиссиях разрабатывались законодательные проекты. Очень интересно проходили частные (закрытые) совещания членов областной думы, но без сотрудничества правительства работа думы носила какой-то нежизненный характер. А между тем и сибирское общественное мнение, и широкие слои населения ждали от думы и от правительства законов и мероприятий конструктивного характера. Большевики, несмотря на короткий период их владычества в Сибири, успели внести расстройство во все жизненные отношения. Надо было сызнова их наладить. Население ждало целого ряда реформ: земской, налоговой, земельной. Нужно было что-то сделать для облегчения его жизни после большевистского погрома, чтобы оно ощущало себя заодно с правительством, чтобы оно сознавало, что это действительно его дума, его правительство, органы, думающие и заботящиеся о его благополучии. Это было необходимо, так как без крепкой опоры в массах ни дума, ни правительство долго существовать не смогли бы. Между тем время шло, а правительство бездействовало. И мы, члены думы, чувствовали, что если такое положение продлится, то престиж и народного представительства и правительственной власти будет совершенно скомпрометирован.
И вот на одном частном совещании думы было решено отправить специальную делегацию в Омск, чтобы обратить внимание Сибирского правительства на всю серьезность и опасность создавшегося положения. Были избраны три делегата: пишущий эти строки, социалист-революционер Куликовский и один представитель от объединенной фракции депутатов от нерусских национальностей – фамилию его я, к сожалению, забыл.
Приехали мы в Омск, не питая никаких иллюзий: мы знали, что там областная дума не в фаворе, особенно в военных кругах, знали мы также, что эти круги производят на Сибирское правительство очень сильное давление, а потому уверенности в успешном исходе нашей миссии у нас не было. Но попытаться установить общую точку зрения с правительством по целому ряду насущных вопросов было необходимо.