Страницы моей жизни
Шрифт:
Таким образом, мой первый опыт заглянуть в отдаленное прошлое бурят оказался довольно-таки неудачным, но у меня в кармане хранился ключ к сердцам бурят – это были письма ученых лам, обитателей дацана, считающегося самым известным и самым почитаемым среди забайкальских бурят, так как этот дацан был резиденцией «хамбо-ламы», главы всех лам восточной Сибири и духовного вождя всех ламаитов этого обширного края.
Эти письма должны были, как по волшебству, рассеять всякие подозрения в сердцах бурят и открыть для меня их души, обычно наглухо замкнутые для всякого постороннего человека…
Мой Очир был уверен, что как только
Окрыленный такими надеждами, я пустился в дальнейший путь. Решил я начать свои исследования среди бурят, живших по Баргойской степи, отчасти и потому, что эта степь находилась довольно близко от Гусиноозерского дацана, но главным образом потому, что баргойские буряты сохранили еще почти в неприкосновенном виде патриархальный кочевой образ жизни. Они занимались исключительно скотоводством, разводили большие стада баранов, лошадей и рогатого скота, меняли четыре и даже пять раз в году свое местопребывание, имея в каждой из этих местностей юрты для жилья, стойки для скота и все необходимое для их незатейливого скотоводческого хозяйства.
Ведя такой веками укоренявшийся у них образ жизни, баргойские буряты, естественно, сохранили много древних обычаев и обрядов, а также старинных бытовых черт. Весьма понятно, что мне хотелось начать свою систематическую исследовательскую работу именно с них.
Но по пути в Баргойскую степь я счел полезным остановиться на некоторое время в поселке, где находилась Степная дума селенгинских бурят. Так назывался центральный орган их самоуправления.
А задержался я там потому, что, как мне было известно, при Степной думе хранился архив, дела коего за сто пятьдесят лет содержались в очень хорошем состоянии. Не сомневаясь в том, что в этом архиве можно найти весьма ценный материал о прошлом селенгинских бурят, я решил поработать в нем неделю, а то и больше времени.
Мои предположения вполне оправдались: я нашел в архиве очень много важных документов исторического, юридического и бытового характера, из которых некоторые давали довольно ясное представление о жизни селенгинских бурят второй половины XVIII столетия. Благодаря этой находке, я значительно дополнил имеющуюся у меня программу обследования бурят.
Повезло мне в Степной думе еще в одном отношении. Я там познакомился с двумя крещеными бурятами, которые вели уже оседлую жизнь, но которые отлично знали нравы и обычаи своих соплеменников – ламаитов. Несколько бесед с ними меня обогатили разнообразными сведениями о бурятской жизни. Эти крещеные буряты назвали мне также нескольких очень толковых бурят, которые, по их мнению, могут мне сообщить очень много интересного как о бурятской старине, так и об их современном положении.
Всё это: и работа в архиве, и беседа с моими новыми знакомыми, дало мне возможность составить подробный опросной лист, который лег в основание всех моих дальнейших анкет. Таким образом, покидая Степную думу, я себя чувствовал достаточно подготовленным для систематической исследовательской работы.
Баргойская степь своим видом совершенно не похожа на наши южные степи, гладкие, как скатерть, и поросшие высокой
Перед вами бесчисленные ряды невысоких гор и холмов, образующих гряды самой причудливой формы, и среди этих гор и холмов прячутся долины и пади самых разнообразных очертаний и размеров. По этим падям раскинулись бурятские юрты, большей частью скрытые от глаз путешественника. Но вот вы поднялись на вершину холма, и перед вами, далеко внизу, внезапно вырастает несколько юрт; вы видите людей, пасущих стада, кипение жизни в местности, которая несколько минут назад казалась совершенно необитаемой.
Почва степи песчано-каменистая, и дороги там едва заметны. Они узкой, едва видной лентой то взбегают на гору, то спускаются круто в низины. Ездить по этим дорогам в русской телеге весьма малое удовольствие, но сидейка точно специально для них создана.
Найти чью-либо юрту в Баргойской степи было необыкновенно трудно, так как холмы и долины весьма походили друг на друга, и если бы Очиру не помогал его инстинкт кочевника, мы бы блуждали целыми днями по степи, прежде чем нашли бы того бурята, которого мы искали.
Нам нужно было разыскать одного очень сведущего бурята, жившего верстах в 35 от Степной думы, и мы потратили на поиски его почти целый день. Сколько холмов мы перевалили и сколько падей мы пересекли! Я окунулся в совершенно новый мир. Всюду, во всех направлениях, перед нами расстилался чудный травяной ковер, ласкавший взор своей свежестью. Я был поражен тем, что на песчано-каменистой почве могла вырасти такая сочная, густая трава! Временами, когда мы спускались в долины, мы неожиданно натыкались на большие стада овец, рогатого скота или лошадей, живых свидетелей того, что казавшаяся необитаемой степь населена и что благополучие ее жителей всегда зависит от нее, от ее щедрот и ее даров.
Но самое сильное впечатление на меня произвела царившая в степи тишина. Бывало, на много вёрст кругом не видишь ни одного живого существа, не слышишь ни одного звука, кроме топота нашей лошади и стука колёс.
– Скажите, – обратился я к Очиру, – неужели эта маленькая, низкая травка достаточно питательна, чтобы здешний скот был ею сыт?
– О, да! – ответил мне Очир. – Здешняя трава, если только дожди выпадают вовремя и в необходимом количестве, отличается очень высокими качествами. Вы должны знать, что именно благодаря этим качествам баргойских пастбищ здешний скот считается чуть ли не лучшим во всем Забайкалье.
Замечательно, что в Баргойской степи не было ни рек, ни ручейков. Местные буряты вынуждены копать колодцы, чтобы иметь достаточно воды для своих стад и для собственных надобностей. Лесу по близости тоже не было, юрты зимою отапливались кизяком. На кизяке также готовилась пища.
Добравшись после довольно утомительного переезда до юрты рекомендованного мне почетного бурята, я был немало разочарован, когда его не оказалось дома. Но жена его нас утешила, сообщив, что муж ее обязательно вернется к вечеру домой.