Странник
Шрифт:
– Мое имя – Генри Хемлок, и ты здесь в моем распоряжении, – проговорил мужчина. – Ты будешь делать то, что я скажу, потому что я твой отец и нам нужно многое обсудить.
Нассау
1776
5
Буря кончилась к рассвету, явив толику милосердия после ночи, открывшей новые грани слова «бедствие». Николас с Софией плелись по все еще затопленным улицам, следуя вдоль водостока к побережью. Проснувшиеся слуги выходили на балкончики ярко окрашенных двухэтажных
Им несколько часов пришлось бегать от хозяина таверны – сукин сын выслал целую банду моряков и «Красных мундиров» – найти кого-нибудь, кто бы ответил за понесенный им ущерб от драки, назначив виновниками именно их, вопреки собственному более чем добровольному участию. Игра в прятки не оставила им времени на поиски вора. Оказалось, даже нечастый в Вест-Индии китаец не привлекал к себе столько внимания, чтобы можно было отследить его путь. Николас в который раз поймал себя на мысли, не выпил ли он больше, чем следовало, и не привиделся ли ему этот китаец.
Но и девицы, и их клиенты наверху тоже его видели, так что…
Николас замер, поворачиваясь спиной к гавани. Не мог ли китаец пробраться на корабль? Будь он не просто предприимчивым любителем легкой наживы, высматривающим, у кого бы что стянуть, а кем-то из Айронвудов, то постарался бы отчалить с первым же судном. Чем больше Николас вертел в голове мысль, не прошерстить ли порт, тем больше укреплялся в этом решении. Слухи распространяются в среде моряков подобно блохам, и, несомненно, на человека с такой внешностью кто-то все же должен был обратить внимание. Кто-то мог знать, где он остановился и не планировал ли отплыть в ближайшие несколько дней.
«Лопни твои глаза, Роуз, – не в первый раз подумал он. – Не могла сама прийти и избавить нас от хлопот?»
София продолжала двигаться вперед, даже когда он почти остановился. Оторвавшись на добрых три корпуса, она, наконец, обернулась
– Ты внезапно решил взять отпуск? Пошли! Хочется закончить эту чертову игру в кошки-мышки.
– Ты иди, – ответил Николас. – Я хочу проверить другую доро…
Не успели слова слететь с языка, как она уже протопала к нему, расплескивая грязную воду насквозь промокшими ботинками так, что долетало даже до лица.
– Что еще за дорога? Или мы теперь называем «дорогой» действия наобум?
Он глубоко вздохнул, чтобы сдержаться, и заговорил, тщательно взвешивая каждое слово, стараясь не открыть ей ничего, что она могла бы использовать сама, – не хотелось вручать ей нож, который потом воткнется ему же в спину.
– Хочу сходить в гавань: не слышал ли там кто про нашего вора.
– Отлично, – проворчала девушка, поворачиваясь в том направлении. – Это не займет много времени.
Николас покачал головой:
– Возвращайся на пляж, отдох…
– Знаешь что, – перебила его София,
Николас удивился, как быстро и горячо его переполнила ярость. Усталость, голод, разочарование – он мог придумать любое оправдание, но правда заключалась в том, что София ткнула в ту рану на его сердце, что все еще кровоточила.
– Только произнеси еще раз ее имя. Хочешь проверить мою реакцию? Милости прошу, мэм.
София хмуро посмотрела на него.
– Я имела в виду, что не понимаю, как она могла выносить вечную игру в дурацкие предлоги и глупую мужскую доблесть, которую ты так лелеешь: «оставайся здесь, возвращайся, не двигайся, иди вперед»… Ты не моя гувернантка, а я не один из твоих людей на том дурацком чертовом корабле, так что хватит мне тут приказывать! Попробуй оставить меня позади, попробуй отослать – еще хоть раз – и получишь пулю. Кое-куда.
– Напомнить тебе, – спросил Николас, ненавидя то, как быстро ей удалось довести его до белого каления, – что это именно ты с головой нырнула в кружку вчера вечером и вместо того, чтобы вести себя разумно и скрытно, стала палить из пистолета, да еще и мимо, посреди переполненной таверны? Что только вчера ты затеяла перебранку с британским военным, потому что тебе «не понравилось то, как он на тебя посмотрел», и нас чуть не бросили в тюрьму?
– Что было бы всяко лучше того места, где нам пришлось ночевать, – проворчала она.
«Она никогда не начнет уважать меня, – подумал он, испытывая тошноту от ненависти. – Всегда будет считать ничем».
– Однажды в твою честь назовут смертельную болезнь, – устало заметил он.
– Надеюсь, особенно паскудную, – тут же парировала она. – Мечтаю о славе!
– С самого начала ты относилась ко мне как к какой-то крысе, – продолжал он, оставляя без внимания ее ухмылку. – Хочешь знать, почему Этта меня терпела? Да потому что мы были напарниками, потому что доверяли друг другу, и потому что она могла сама о себе позаботиться. А ты, кажется, задалась целью свести нас обоих в могилу. И, хотя ты, возможно, считаешь себя расходным материалом, я хочу убедиться, что она выжила, несмотря на твое вероломство.
Николас уже приготовился к ее неизбежному презрительному ответу, к обожаемой ею снисходительной усмешечке, но София вопреки ожиданиям стащила шляпу и принялась развязывать лоскуток кожи, которым прихватывала свою короткую косичку, молча распуская и перебирая волосы.
Они не выделялись на фоне мужчин, вываливавшихся из трактиров и таверн с заспанными и остекленевшими глазами, – жертв ночного разгула. Некоторые даже пытались заправить рубашки в штаны. Николас покачал головой. Капитан Холл сбросил бы любого из них за борт, посмей они заявиться в таком виде.