Странники в ночи
Шрифт:
– Вы, я полагаю, капитан пиратов?
– спросил он по-немецки скрипучим надтреснутым голосом.
– Ведь это пиратское нападение, я не ошибся? Впрочем, может быть, вы предпочитаете английский, французский, испанский языки?
– Я говорю по-немецки, - ответил Агирре, пристально глядя на старика, а тот прислушивался к воплям с палубы.
– У меня небольшая просьба, - сказал старик.
– Прежде чем вы или ваши подручные убьете меня, позвольте мне закончить эти заметки. Это не займет много времени.
Агирре невольно восхитился таким
– Подобно Архимеду, - проговорил он.
– О! Вы слышали об Архимеде? Приятно встретиться со столь образованным пиратом, жаль только, что эта встреча - последняя в жизни... Так моя просьба будет удовлетворена?
Агирре спрятал шпагу в ножны.
– С кем имею честь?
– Иоганн Герцфельд, профессор Парижского университета де Сорбона... Увы, бывший профессор.
Словно молния пронзила память Агирре. Возможно ли, чтобы...
– Вы написали книгу, - произнес он, тщетно стараясь справиться с волнением.
– Книгу таинств...
– Ее называют и так, - кивнул ученый.
– Лучше бы я её не писал... Из-за нее-то и начались все неприятности. Но, капитан... Получается, что вы также слышали и обо мне?
– Когда, - прошептал Агирре, приблизив лицо к лицу профессора, - Когда вы написали ее?
– Два года назад...
– В тысяча семьсот двенадцатом... Да, разумеется... Книга таинств Иоганна Герцфельда упоминалась в пергаменте Кассиуса последней... Магистериум насыщается лучами ущербной луны, посылаемыми во тьму на закате каждого семилетия... Год сопряжения элементов тинктуры - тысяча четыреста девяносто восьмой... Разделить на семилетие... Двести четырнадцать... Двести четырнадцать лет до написания книги... Тысяча семьсот двенадцатый! Имеющий Разум сочтет число...
– Простите...
– Герцфельд слегка приподнялся.
– Я не понимаю ваших слов, но это не совсем то, что я ожидал услышать из уст морского разбойника. Может быть, вы объясните, что...
Не слушая, Агирре прислонился к стене.
– Эта встреча не может быть случайной, - выдохнул он, бессознательно перейдя на испанский.
– Нет... Только не случайность.
И он заорал так, что задрожали цветные стекла фонарей.
– Кассиус! Проклятый еретик, ты здесь?! Я ненавижу тебя! Покажись, Кассиус!
Агирре выхватил шпагу и метнул её в дубовую переборку. Лезвие глубоко ушло в плотное дерево, дрожащий металл застонал. В дверь заглянул встревоженный Барли Джонсон.
– Капитан, с вами все в порядке?
Созерцание пульсирующего блестящего клинка шпаги помогло Агирре овладеть собой.
– Все в порядке, - ответил он по-английски.
– Принесите вина. Я встретил друга... Мы побеседуем здесь. Тот, кто сунет нос в эту каюту, будет заколот, как свинья... С командой и пассажирами каравеллы обращаться по - джентльмеменски. Заберите ценности, но вреда никому не причинять! Пока я не выйду, командуете вы. Понятно?
Голова Барли Джонсона исчезла. Агирре вытащил прочно засевшую в переборке шпагу, расстегнул камзол, уселся за стол напротив профессора.
Агирре откупорил бутылку и разлил вино.
– Профессор, - он снова перешел на немецкий.
– Бьюсь об заклад, вы теряетесь в догадках.
– О, да... Однако меня радует, что я, по-видимому, останусь в живых... Если только вы не один из ненавистников моей книги.
– Я даже не читал её, - Агирре пригубил бархатно-красный напиток.
– Я впервые узнал о ней двести шестнадцать лет назад...
– Вот как? Это довольно большой срок.
– Вы мне не верите? Между тем это так, господин Герцфельд. Меня зовут Альваро Агирре, я испанец, и мне двести шестьдесят один год от роду... Вас как будто совсем не удивляет мое сообщение?
– Нет, почему же...
– профессор протянул руку и взял бокал.
– Конечно, я удивлен. Но хотя мой возраст значительно скромнее, все-таки мне скоро семьдесят, и кое-чему я научился. Один из моих выводов гласит: что угодно может произойти на свете...
– Следовательно, вы не считаете, что я вас обманываю?
– Нет. У вас нет резона морочить мне голову нелепыми вымыслами, а на безумца вы не похожи. Вы странно ведете себя и говорите странные вещи, но вы определенно в своем уме. Правда, я полагал, что если бы человек каким-то образом и ухитрился прожить столько лет, он превратился бы в немощную развалину без памяти и разума... Вы выглядите лет на пятьдесят. Вот только в глазах что-то такое...
– Мое тело, - пояснил Агирре, - хранит в неизменности эликсир Марко Кассиуса...
– Кассиус, Марко Кассиус... Тот, кого вы сейчас назвали еретиком? Герцфельд пошевелил бровями, припоминая.
– Если он изобрел настолько замечательную вещь... Да, понимаю, о таком не кричат на каждом углу, но как ученый он мог быть известен и в других областях знания... Но я решительно не помню, чтобы читал или слышал о Марко Кассиусе.
– Ученый?
– задумчиво переспросил Агирре.
– Нет, он не ученый. По крайне мере, не только ученый. Я не знаю, кто он такой. Я не знаю даже, человек ли он или воплощение некоей иной силы. Вы не читали и не слышали о Кассиусе потому лишь, что он сам не желал того. Ему ничего не стоит распространять или уничтожать любую правду или ложь о себе, заставить хоть население целой страны узнать или забыть о нем...
– Ясно, - сказал профессор, отхлебнув терпкого вина.
– Говоря о Кассиусе, вы блуждаете в лабиринте догадок. В первый раз услышав его имя только сейчас, я могу столько же, сколько и вы, предаваться спекулятивным рассуждениям о нем. Оставим Кассиуса, сеньор Агирре. Меня гораздо больше интересуете вы. Сколько мудрости может накопить человек за два с половиной столетия жизни, если он не подвержен старости и дряхлости...
– Мудрость?
– повторил Агирре с печальной улыбкой.
– О нет, господин профессор. Впечатления и опыт - да, но не мудрость. Я могу объяснить...